ЯНА ВАГНЕР: ДЕТЕКТИВ БЕЗ ТРУСОВ
(Яна Вагнер. Кто не спрятался. М., АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2018)
#новые_критики #новая_критика #рыжков #вагнер #аст #реш #графомания #без_трусов
Всякий литератор знает, что хороший отзыв от нужного человека открывает много дверей. Если, скажем, похвалит вас Константин Мильчин – не полетит, глядишь, ваш шедевр в корзину для бумаг толстого журнала. А если вдруг Галина Юзефович пару ласковых скажет – тогда попадет ваше произведение в лонг-лист чего-нибудь. А если Стивен Кинг?!
С авторессой рассматриваемого сегодня текста Яной Вагнер так и произошло. В октябре 2020 года король ужасов в своем твиттере изрек: «Представьте себе спагетти-вестерн, только со снегом и инфицированными русскими убийцами». Речь шла о сериале «Эпидемия», основанном на дебютном романе Яны Вагнер «Вонгозеро».
Я этот роман читал десять лет назад. Тогда текст произвел неплохое впечатление – умеренно жуткий, динамичный постапокалипсис. Самое то почитать в транспорте, или в уборной.
После отзыва короля ужасов захотелось узнать чем живет/дышит Яна Вагнер ныне? Какую новую жуть придумала? Интересовался со всей симпатией. Здоровое такое любопытство.
Последняя по счету книга называется «Кто не спрятался». Вышла она в редакции Елены Шубиной. Последнее обстоятельство несколько насторожило. Но, в конце концов, из любых правил существуют исключения. И почему бы не выйти в РЕШ и хорошей книге?
Итак, смотрим.
***
От первых слов книги всегда зависит многое. Только архетипический графоман напишет на старте: «Смеркалось». Нет! Даже самый криворукий и непритязательный автор именно в начале фокусничает, интересничает, стремится понравиться, стреляет из всех стволов.
И что же нам приготовила любимица Стивена Кинга?
«Стоя на четвереньках…» - так храбро начинает свою новую нетленку Яна Вагнер. Не «смеркалось», не «ночь была», не «гнев, богиня, воспой», не «каждая семья несчастлива по своему». «Стоя на четвереньках»! Итак, что же происходит в сей позиции?
«…она рассматривает россыпь темных капель, разъедающих снег между ее расставленными ладонями».
И вот тут уже начинаются вопросы. Таинственная «она» - это ладно. Но вот расставленные ладони. Чьи? Ответ «её». А к кому/чему относится это «её»? Кто у нас тут женского рода? Упс! «Россыпь». Ладони россыпи.
Но двигаемся дальше. А то вцепился клещом. Это мелкий и необязательный косяк. Простим?
Во втором предложении у нас все-таки появляется завуалированное «смеркалось»:
«В сумерках кровь выглядит черной. Не оборачивайся, говорит она себе».
Говорит себе все же, получается, кровь. Ближайшее существительное женского рода. Но дальше еще чудесатее.
«Верхняя губа онемела, во рту горячо и солоно. Она (верхняя губа? – Л.Р.) не чувствует боли, она еще испугана, просто сосредоточенна. Ей нужна пауза, чтобы собраться с мыслями (хотя «она» уже сосредоточенна, казалось бы. – Л.Р.). В ударе, сбившем ее (паузу. – Л.Р.) с ног, нет ничего непоправимого…»
Уже на первой странице повествования это «онаканье» начинает бесить. Замысел понятен – скрывать до последнего личность героини. Поэтому героиня этого эпизода именуется исключительно местоименно. Но есть же синонимы, ёпэрэсэтэ. «Женщина» там, «туристка» и дальше по ситуации. Норвежец Ю Несбё такие фокусы любит. Но как-то выкручивается, глаза от синтаксиса не режет.
К концу первой страницы я понял, что Яна Вагнер решила наплевать на русский язык. Ну, и подумаешь, что это местоимение третьего лица женского рода к любой феминитивной субстанции можно прилепить. Вот я так хочу! И вообще, зачем заморачиваться? Но ведь это неправильно! Все-таки есть какие-то законы. Жи-ши пиши с «и», «не» с глаголом - раздельно. А тут авторской волей херится целая фундаментальная установка не творческого письма даже, а элементарной грамматики.
Если это – небрежность, то надо спросить у редакторов, как она оккупировала 500 с лишним страниц? Если это авторский почерк, то он не индивидуален. Так пишут трое из четырех любых, произвольно выбранных графоманов.
Кстати, на них, страдальцев творчества, это местоименное недоразумение может оказать реально развращающее действие. «Что вы нам указываете? – скажут графоманы редактору. – Вот Яна Вагнер, мэтресса, Стивен Кинг хвалил, еще похлеще меня бредовые местоимения наворачивает!»
И что ему возразишь? Поневоле задумаешься, вдруг такая местоименная аляповатость – это теперь «новый сладостный стиль»?
***
Но продолжим, дорогие друзья, читать Яну Вагнер. Напомню, что мы все еще на первой странице. А поезд нашего восприятия запутался в рельсах уже на станции отбытия.
«Четыре с лишним дюжины послушных, выдрессированных лицевых мышц приходят в движение, расслабляются, разглаживают лоб, напрягаются, смягчают линию рта; плохо, что верхняя губа не повинуется, это очень важно – рот».
Ну, что тут можно сказать. Вы видели и «выдрессированные» мышцы, и линию важного рта. А теперь обратите внимание на точку с запятой. Пижонский такой, высококультурный знак препинания, от русской классики нами унаследованный. И этак красиво надо его водоразделом в предложении поставить. Стоит, замечу, правильно. Но какой в нем смысл? Почему не точка? Тем более, что (спойлер) далее Вагнер жестит горошинами однословных предложений. Может, динамики эта точка с запятой придает? Так ведь нет.
«Важнее глаз, важнее бровей (носа, щек, ушей и прочих подбородков во вселенной Яны Вагнер, видимо, не существует. – Л.Р.), одним ртом можно выдать такую беззащитность (тут ваш покорный завис, принялся воображать беззащитность; ничего не навоображал и пошел читать дальше – все еще первую страницу. – Л.Р.), такую детскую хрупкость (это уже серьезный удар; я могу представить детскую неожиданность, но детскую хрупкость, выданную ртом? – Л.Р.), и никто уже не тронет тебя, только не с таким ртом».
Давайте ненадолго прервем чтение первой страницы. Мне уже стало понятно, что с синонимическим рядом у Яны Вагнер – просто беда. Про бесконечное «она» я уже говорил. Но вот эти рты бесконечные? Неужели к ним не существует синонимов? Любой из нас, дорогие друзья, назовет их с десяток. Но это было трудно сделать нашей мэтрессе?
Продолжим знакомство с первой страницей. Дальше нас ждет синтаксическое чудо. Я не шучу. Вот оно:
«Но губа вышла из строя, черт, как не вовремя».
Такое впечатление, что в предложения Яна Вагнер собирает весь сор из головы. Как домохозяйка пирожки – тяп-ляп об доску, скалкой прогладила, и в печь.
Но читаем дальше. Мы все еще там же. На первой странице.
«Ладно, думает она».
Кто-кто думает? Губа?
Примерно на этом месте я поймал себя на мысли, что я, пожалуй, не смогу это читать. Если весь оставшийся текст, все пятьсот с лишним страниц, именно таков, то это просто невозможно осилить.
Но соберем волю в кулак. И что у нас дальше? Там глубокомысленно.
«На крайний случай всегда остаются глаза».
Это серьезный поворот. Глаза, как мы помним, только что были маловажней рта. Яна Вагнер это тоже почувствовала и опомнилась:
«От глаз в темноте никакого толка».
Все-таки рот победил.
«Ей известны два десятка видов плача, три десятка. Легко покачиваясь на локтях, поджимая стынущие пальцы, осязая холод лицом и затылком, она (все еще верхняя губа. – Л.Р.) молча перебирает их (лицо, затылок, пальцы? – Л.Р.) и отметает один за другим».
Я добрый. Мне редко хочется кого-то задушить. А вот сейчас почти захотелось. Я пытался понять – что это здесь, прямо на первой странице? Что это за пощечина такая законам членораздельного русского языка? Где гулял редактор этого всего? Почему я читаю текст престижной, премиальной версии в таком виде, что хуже написать не может даже самый безнадежный мученик графомании?
Но ладно. Допустим, придираюсь. Но тут беда не только с грамматикой. В том же стартовом куске текста Яна Вагнер пишет:
«…у женщин, годами мучающих свои коленные суставы двенадцатисантиметровыми каблуками, и правда сильные ноги, очень сильные».
Не обращайте внимание на это «сильные, очень сильные». Такой «Бонд, Джеймс Бонд» здесь повсеместно. Смотрим на следующей странице. А там:
«Она слышит, как хрустят ее избалованные праздностью колени».
Только что эти колени были измучены двенадцатисантиметровыми каблуками. Возможно ли, что Яна Вагнер, мэтресса, не помнит, о чем писала страницей ранее? Возможно. Но разве не судьба перечитать свое же? Неужели этот пролог настолько выстраданный, что сил не осталось на вычитку?
И действительно, послевкусие у читателя от пролога остается нехорошее.
На первых десяти страницах происходит убийство. Кровавое. Правда, неизвестно кого (какой-то женщины/девушки/бабушки). И неизвестно кем. Сцена запредельна натуралистична, описано, как и куда брызжет кровь, как проникает в тело заостренная лыжная палка. Психологически этот эпизод тоже невероятно тяжел. На грустные мысли наводит пребывание в шкуре жертвы, которую убивают. Притом медленно, с мучениями.
Возвращаясь к местоимениям вместо имени. Даже прочитав дальше, я не осознал, зачем они были нужны? Ведь тайна личности убитой не продержалась сколько-нибудь долго. Мы начинаем знать, как ее зовут, уже очень скоро. И зачем было городить весь этот филологический кошмар – вопрос, не имеющий ответа в плоскости человеческого понимания.
«Именно в этот момент лыжная палка (…) взмывает (выше ели, простите. – Л.Р.) над ее (палки. – Л.Р.) головой и вспарывает, последовательно: влагонепроницаемую ткань у нее (по-прежнему, у палки. – Л.Р.) на спине; ультратонкий гибридный материал; мембрану со встроенным климат-контролем; слой невесомого жаркого гагачьего пуха».
Вы почувствовали легкость? Я тоже. Такое впечатление, что вас душил маньяк, но вдруг дал воздуха глотнуть. Вот это маркетинговое, копирайтерское описание куртки – оно лучший момент во всем этом прологе. Вот почему?
***
Все это, напомню, была даже не первая глава, а пролог. Дальше – не менее урожайно. Но давайте не погружаться в дебри буквоедства, а кратко пробежимся по всему остальному.
Российские туристы (компания друзей, завязанных на кинопроизводстве) приезжают в уединенный отель высоко в горах некоей неназываемой постсоциалистической страны Восточной Европы. С ними – гостиничный работник Оскар, флегматичный, почти бессловесный, но в совершенстве знающий русский.
Российские туристы начинают бухать и свинячить. Потом одна девушка из компании становится жертвой убийцы. Преступник – один из присутствующих. Со стороны никто этого сделать не мог, ибо отель отрезан от мира по причине непогоды.
Мы видим не особо хитрый оммаж как «Десяти негритятам», так и (по причине места действия) «Сиянию» Стивена Кинга. Но пугать, как Кинг, Яна Вагнер даже и не пытается. Но и до старушки Агаты не дотягивает даже близко. «Десять негритят» - жесткая и жуткая книга, брызжущая энергией, магнит читательского интереса.
Здесь же повествование, как кисель. Вот вам, например, батальная сцена:
«И тут Вадик исчезает. Резко складывается пополам и, взмахнув руками, опрокидывается на спину, как жук, ударившийся о стекло. Вытянув шеи, они (шеи, или руки. – Л.Р.) осторожно заглядывают в Вадиково изумленное лицо, но не вскакивают с мест. Быстро связать его падение с отсутствием стула сейчас не способен никто из четверых, и дело вовсе не в количестве выпитого».
Динамично, правда? А вот вам еще:
«Сто тысяч лет эволюционного отбора кричат ему в уши, подталкивают в спину; даже испуганные и страдающие, люди обычно выбирают победу. (…) Господи, думает Маша и слышит, как Вадиковы возмущенные ребра хрустят, сминаясь, перед тем как лопнуть и разломаться на тысячу острых колючих щепок и проткнуть легкие; и в Ванином лице нет больше ни жалости, ни снисхождения».
И мое любимое:
«Алый ковер глотает звук его шагов, и потому он несется вокруг стола неслышно, как взбесившаяся секундная стрелка».
Диалогов, как таковых, нет. Общаются герои либо истеричными, надрывными монологами, либо междометиями. И то – между одной репликой и второй может пройти и семь, и восемь, и даже десять абзацев. Героиня вспомнит детство, первую любовь, то, что она ела на ужин, туристический вояж. Уже все забыли, о чем был разговор. И тут вдруг – ответная реплика. И опять – бесконечными абзацами побулькивает словоблудие.
Детектива тоже, как такового нет. Никто не ведет расследование, не собирает улики. Вместо этого у нас – бесконечные экскурсы в прошлое, нескончаемые флэшбеки. Убийца выявляется после собственного признания – не особо, как по мне, мотивированного.
«- Так вот, девочки, - говорит Таня. – Какой-то идиотский у нас получается детектив. Совершенно нелогичный. Если бы я такую фигню принесла своему издателю, меня бы с ней просто вышибли за дверь».
***
Ловить в тексте косяки можно бесконечно. Тут у нас появляется и героиня, останавливающая «стол на скаку», но сама при этом напоминающая «товарный поезд, разгоняющийся с горы». Есть и плавящееся «лицо снеговика под паяльной лампой». Есть и поистине канонический пассаж:
«Когда они трое – Оскар, Таня и фонарь – возвращаются в Отель, первый этаж пуст».
А снаружи, тем временем, шел снег и рота красноармейцев.
Не могу не обратить внимание и еще на один принципиальный лейтмотив, явленный сразу в нескольких главах. Он, в принципе, интересней всей так называемой «детективной интриги» повествования. Это препарирование той не-любви, которую восточноевропейцы испытывают к русским.
Один из первых конфликтов текста как раз и завязан на том, что русские варвары приехали в культурную Европу и устроили Тагил. Сиволапые гости хотят срубить елку, напилить дров и растопить камин. Восточноевропеец Оскар культурно протестует, но потом все-таки срывается на крик.
«Вам насрать, мы это знаем. Мы очень хорошо это чувствуем. Вы приезжаете сюда, как к себе домой. Ведете себя, как будто мы по-прежнему ваша жалкая колония. Уверены, что мы понимаем ваш язык, но смеетесь над нашим, не понижая голос. Вы ходите по нашим улицам, живете в наших отелях, покупаете здесь дома и пачкаете, шумите и пьете. Все, к чему вы прикасаетесь, портится».
И вообще – «с этими русскими всегда так: как бы ни развивались события, рано или поздно все сводится к выпивке».
Не знаю, разделяет ли эту позицию Яна Вагнер. Думаю, что все же нет. Поскольку ближе к финалу песьеголовые русские варвары вдруг отдупляются благородными поступками.
***
Сюжетостроение, драматургия, стилистика и синтаксис, как мы с удивлением открыли, не являются сильными сторонами разбираемого произведения.
Но сильные стороны, тем не менее, есть. Например, со знанием дела подана проблема алкоголизма. Ни единой фальшивой ноты. За это – безусловный респект.
Хороши и флэшбеки, посвященные тяжелой женской доле (ТЖД). Реально душераздирающи. Тут и школьный буллинг, и несчастная любовь, и всякое прочее воспитание чувств. Если бы только еще детективной линии не было! И необходимости рассказывать большую историю.
И в заключение – еще одна цитата, раскрывающая творческий метод Яны Вагнер:
«Хороши ее тексты или плохи – разве кто-нибудь может знать наверняка? Она все равно подает их с кусками собственной печени. Со своими слезами, и счастьем, и страхом, и стыдом. Ей пришлось ободрать до голых чистых костей свое детство, препарировать все выпавшие ей радости и разочарования. Даже это не дает никаких гарантий; их вообще не бывает, гарантий. Просто это единственный известный ей способ оживлять буквы: не врать. Не фантазировать. Если хочешь сделать так, чтобы тебе поверили, выбора нет. Свою историю придется рассказывать без трусов».
Собственно, фрагменты «без трусов», рвущие душу и вышибающие слезы – самые лучшие в этом странном романе.
