Неуловимый Дядя Джо
(В. Месяц «Дядя Джо. Роман с Бродским»; М., «Русский Гулливер», 2020)
#новые_критики #новая_критика #альтерлит #нацбест #уткин #месяц #дядя_джо #бродский
Конечно, название лукавит – более уловимого и раскрученного персонажа, чем политический нобелиат, найти трудно. Да, в общем-то, и не нужно – посаженный по закону за тунеядство, выброшенный из страны не по своей воле, обласканный нашим геополитическим врагом Бродский создал целую плеяду Йосиков. Как когда-то его неудержимо стареющая покровительница невольно взрастила ряды подахматовок.
Йосики – поэты, пишущие под Бродского. Это не сложно. Нужно только овладеть метафоричностью – не метаметаметафоричностью, нет-нет – выработать глубокое дыхание для длинной строки и – вуаля! Очередной шаблонный подражатель готов. Я видел Йосиков сотнями, если не больше. Каждый второй на любом поэтическом семинаре был Йосик. Какими бы палками не вышибали мастера влияние Бродского, как пыль – ничего не помогало. Нобелевский нимб слепил глаза. Во время чтения Йосики вздергивали подбородки – что при тощих шеях смотрелось комично – и начинали гнусить однообразными голосами невыразимо тошные вирши.
Впрочем – в книге Месяц лихо обращается с питерским интеллигентным евреем, дав ему роль старого пня, с некоторым изумлением глядящего на молодого нахала и не очень понимающего, чего тот хочет. Взъерошенность сознания поэта, получившего такой подарочек из распадающейся России, автор мудро подчеркивает лаконичностью его ответов. Лаконичный Бродский. Молчаливый Рейн. Сударь, это вы кому рассказываете? Хотя, если Месяцу удалось заткнуть фонтан Бродского, который не затыкался по определению, то это несомненно впечатляет. Это от души. Замечательно. Искры из глаз пациентов много раз сыпались, но чтобы вот так за ужином и острые предметы... Если вы еще и фарфор употребляете…
Ну так вот. Выглядит это так: некий шустрый выскочка приезжает к прокуренному до самой лысины опальному поэту, который купается в почете и деньгах, и начинает его смущать. Мол, поэзия – это не поэзия. Поэзия – это когда берешь камушки с Белого моря и кладешь их у Черного. Черпаешь водицу в Непрядве и льешь ее в Гудзон. Остатки волос у Бродского встают дыбом, он выпучивает глаза и говорит: ну надо же! А шустрый выскочка продолжает гнуть свою линию и пытается помирить вынужденного эмигранта с эмиграцией девяностых – которая честно перехватила название у электричек, став колбасной. Правда, попав в жесткие руки мирового надсмотрщика, попробовав той самой безвкусной колбасы, понюхав травяного дымку ленивых… лиловых негров, а главное, поняв, что никому не фиг не нужны, они изо всех сил изображают победителей.
Ну да, ну да. Девяностые – страшное время. Хотя, для кого как. Вот Месяц, например, пишет – «… удалось пристроить Ксюшу в один американский институт, занимавшийся исследованием российских природных ископаемых… составление карт полезных ископаемых, полученных ими в наследство от СССР» Вот так. Давненько я ни читывал такого циничного и внятного обоснования смысла перестройки.
Итак – покуда заокеанские стервятники пируют на трупе страны, раздирая то, что им не принадлежит, обиженные советской властью бездари клиньями направляются туда же – за сладким жирным гамбургером. Продавать то, к чему отношение имеют очень косвенное, я бы сказал, самоназванное – русскую литературу.
И то, что из России бежали представители литературного андеграунда, на мой взгляд, огромное благо для нас. Правда, сегодня автор, кажется, понял, что с Америкой у нас целый океан различий, и литература, особенно поэзия – тем более поэзия – их не сгладит. Автор сегодня – карманный либерал, сдержанный бунтарь, держатель сайта для корешей «Русский Гулливер». А может быть, уже и патриот – в тексте изредка встречаются робкие попытки оправдать свою страну (было в чем ее оправдывать) и нежно лягнуть Америку.
Так вот, русская поэзия – для русскоязычных людей, как бы высокопарно это не звучало. Только у нас подвижные ударения позволяют использовать все богатство языка в самых великолепных комбинациях. Только в нашем языке рифмовка – не границы, а помощь в достижении золотого сечения. Любой русскоязычный поэт – поэт, а не подражатель – в переводе теряет практически все. Да и перевод иноязычного произведения поэтом отличается от подстрочника, как снег от сажи.
Так вот – вся окололитературная тусовка, все эти Драгомощенки, Приговы и Рубинштейны – кто угодно, но не поэты. Бродский, когда ему предложили выступить в Хобокене (там проводился такой фестиваль для пишущих эмигрантов) отозвался конкретно: «Х...и я буду выступать среди этих графоманов?» Молодец, дядя Джо. В точку. На этом книжку можно было бы и закончить, без бесконечных описаний количества выпитого спиртного и похмельных эмигрантских гадостей про свою бывшую страну.
Тем более американцам на этот фестиваль было… как это говориться по-рюски… найтсрайт. Они знают, что где-то есть заснеженная огромная страна, обнесенная колючей проволокой, там ездят на медведях, пьют водку вместо чая и с помощью кувалды из ржавого железа собирают – чудом – ядерные ракеты. Правда, у загадочных русских загадочная русская душа и сложная русская литература, которой они занимаются на досуге, убив ракетной кувалдой старушку и бросив десяток барышень под поезд.
Понятно, что автор хорошенько нагрел руки на поставках всяких литературных персонажей пред ясные оченьки победившего в холодной войне монстра. Бесспорно, что он этим горд – как горд бесконечными победами над женщинами, над замороченным им Бродским, как горд бесконечным алкоголизмом.
По большому счету книга напоминает аствацатуровских «Пеликанов» – такой же неприкрытый литературный снобизм, такие же покатушки по миру и нелепая попытка внести в текст детективно-фантастическую линию.
Месяц несколько робко делает намек – мол, все мало того что украдено до нас, так оно еще и витает в горних сферах, из которых его можно тоже украсть при помощи «Спидолы» (был такой советский приемник). Эту «Спидолу», которая ловит из воздуха поэтические строки, делает некий человек, которого лирический герой убивает. Вот так – дергает за штанины, когда тот спускается к нему в подвал, и наступает ногой на шею. Дословно – «Наступил ему на шею, потоптался». Потоптался на шее. Как на коврике в прихожей.
«Спидола» ловит не радиоволны, а стихи, даже те, что еще не написаны. Что вызывает у Бродского легкую истерику и обвинения в установке жучков – а что еще может подумать нормальный поэт? Интересно, зачем вообще эта нитка в тексте. Не красная, но вполне видимая нитка. Намек на какой-то плагиат? Непонятно. Тайна, покрытая мраком.
Есть в книжке прочие, надоевшие хуже горькой редьки, шаблоны современной премиальной литературы – дрочащая в подворотне малолетка с дырявыми трусами (дрочащая автору, простите), прямой текст там, где должны быть точки и так далее.
При этом Месяца графоманом назвать нельзя. Он избрал хороший метод – короткие фразы с юморком, разбавленные глубокомысленными сентенциями. Его вполне можно сравнить с Довлатовым.
Он легко читаем, он забавен, он ненавязчиво продвигает мысль о своей литературной исключительности – но уж это-то грех небольшой, им все увлекаются. Но есть одна тонкость. Если уж автор намекает, что он гений, пусть даже с оговорками, не стоит это подкреплять примерами. Потому что талант виден во всем, даже в скабрезных частушках. В частушках Месяца много похабщины – но очень мало таланта.
Существует некая тонкая грань, которую переступить очень легко, особенно увлекшись, и свалится в грязь. Что мы и наблюдаем.
Потом автор, как и положено активному гражданину мира, понял, что суррогатом сложной русской литературы американский читатель наелся досыта – какая неожиданность, надо же – денег с нее срубить больше не удастся. Он даже пытается оправдать свою позорную Родину перед братьями-эмигрантами. А у тех к стране конкретные претензии. Особенно – к национальной идее.
«Это не должно повториться – Любая русская идея – топор – У России не должно быть никакой идеи – Любая русская идея должна преследоваться по закону» – вопят они, разгоряченные виски, бренди и бурбоном. Ну да, хорошие люди. Именно про них нужно писать книги, издавать их в России и номинировать везде, где можно и нельзя.
Так вот Месяц сражается за Россию, не щадя живота своего. Он не сторонник крайних мер. Ну что это такое – сажать за идею. Фи, как грубо – на кол. Есть другие пути, ци-ви-ли-зо-ван-ные.
«Россия могла бы стать инкубатором для мертвых царевен или клонированных мамонтов, сибирский ГУЛАГ мог бы распахнуть тюрьмы для всех преступников мира…»
Вот такая, понимаешь, загогулина. Другой роли для России в мире Месяц не видит. Его же роль – человека, продающего не литературу людям, которые ее не понимают и не поймут – гораздо менее почетна.
