Краткий курс истории для верующих и неверующих

#новая_критика #альтерлит #морозов #водолазкин #впзр #оправдание_острова

 

 

Кому там надо было Щедриных подобрее?

Пожалуйста, Евгений Германович Водолазкин. Великий писатель земли русской. Все как положено: духовное наследие, высоких дум полет, учительская миссия на грани старчества в формате «Яндекс.Дзен».

 

«Оправдание острова» - классический текст ВПЗРа. Поучение и «Краткий курс» в одном флаконе. Замешано на классической традиции, то есть прямом, можно сказать беззастенчивом («беру у народа, беру у себя») переписывании Библии, Пушкина, дедушки Крылова и Оруэлла. Библиотека мировой литературы и всемирная история в одном томе.

 

Глуповцы переехали на Остров.

Вот и все, что надо знать о сюжете.

Далее, само собой, следует хроника островоначальников.

Если вы знакомы с историей России и Европы хотя бы в объеме школьного учебника, читать «Оправдание острова» нет никакой необходимости. Она вся здесь, правда, в карикатурном виде.

 

С содержанием разобрались.

Остается идейный план. То есть сплошь религиозно-философские штудии. Думы ведь летают высоко.

Отчего Водолазкин добрее Салтыкова-Щедрина?

Да оттого, что у классика XIX века в книжке про один город никакого просвета и сплошной депрессняк: дураками жили, дураками померли. А тут, хоть два праведника в запасе, да есть, чтоб все стояло, чтоб дураки жили. Зачем два? Так это только для деревни одного достаточно.

 

У  Михаила Евграфовича все свелось к нигилистическому очернению градоначальства. А все почему? Да потому что развивал свой сатирический труд на безальтернативной революционно-демократической небогоспасаемой основе. Темнота, одним словом.

 

Водолазкин мыслит сложнее, богаче. Он пишет о времени и бытии (ну прям наш православный Хайдеггер), а не только критикует руководство.

У него есть и вечность, и новое время, и время средневековое (хронисты, ведущие учет событиям в своих летописях подчинены и тому, и другому).

Обилие темпорального материала порождает  некоторые сложности: как одно с другим состыкуется?

 

С вечностью, вроде, все понятно. Она как всегда. То есть тут даже слово «была» или «есть» не вставишь, уже  упрощение, искажение.

Всплывает у Водолазкина еще какая-то странная «райская вневременность». Почему странная? Да потому что вечность – категория всевременная – это не отсутствие времени и его форм, а их полнота.

Вот это «вне времени» и создает в тексте трудности, незаметные обычному читателю. Вечность и время существует в связи и взаимопереходе. Вечность глядит сквозь время, время не может без вечности. Схема обычная для религиозного подхода к данной проблематике. Не то у Водолазкина. Время оказывается у него как бы отсоединено, отрезано от вечности, что подчеркнуто вполне однозначно «смерть и время… суть одно и то же».

 

Это он почерпнул, судя по всему, у Бердяева. Оттуда же взялось и общее восприятие истории как падшего времени.

По логике это должно было бы значить, что всякая следующая за ним эпоха в той или иной степени не без греха, в том числе и столь возвеличиваемое Водолазкиным Средневековье. Но сердцу не прикажешь. И ловким движением клавиатуры Средневековье  оказывается для автора эталоном почище всякой вечности, а Новое время – греховным, ибо слишком человеческим.

 

Все эти рассуждения отдают казуистикой и наводят уныние.

Но пройти мимо них невозможно. Уже здесь видно, что вся историософия Водолазкина стоит на произвольных и оттого шатких основах, сомнительных в религиозном плане утверждениях. Тут надо бы поправоверней, поортодоксальней, но под рукой и в памяти лишь наскоро прочитанный Бердяев, тоже любивший Средневековье.

 

Описываемая далее посредством подставных лиц, хронистов, история Острова, с самого начала оказывается лишена благодати, отрезана от вечности. Перед читателем не, как это принято для нормального религиозного сознания, трагедия блудного сына, рассказ о спасении, возвращении в Рай, овладении землей, а хаос, бред, насилие, сплошная игра страстей, беды – и вечное повторение всего вышеперечисленного.

 

Причина всему, понятное дело, обуреваемый страстями, слишком много мнящий о себе человек. А ведь он лишь пешка в большой игре. Движение истории задает не он, а фатальная пара  – время и ритм.

Между тем из книги следует - лучше бы вообще ничего не было, вот тогда бы царили лепота и благодать. Историческое развитие, рассматриваемое в нормальной религиозной традиции как этап свободных исканий, внутренней борьбы и самопреодоления, взросления человечества, вынесенный в общественную жизнь, Водолазкиным оценивается не по-средневековому гуманистически, как жалкое мельтешение, сопровождающееся большим количеством человеческих жертв.

 

Сомнительным оказывается и гимн праведности, который, как можно было бы подумать, звучит в книге. Праведники – не более чем стоп-кран, аварийный сброс для человечества по пути к Апокалипсису. Применяются, когда становится невмочь. Такой особый религиозный спецназ, или группа камикадзе, или пингвины, которые вечно спешат на помощь, или бабушка (помните, как в старом мультфильме: «Ба-бу-шка!»).

 

Туда не всякого берут. «Таких не берут в космонавты!» А кого и по каким параметрам, даже не узнаем. Ну, епископов, наверное, князей. Тех, кто себя хорошо ведет и ждет, когда зазвучит свисток или тревожная кнопка на вызов.

 

Все это опять-таки очень непохоже на обычный религиозный стиль мышления – где ворота праведности открыты для всех: надо только заниматься духовной гимнастикой и вести духовно здоровый образ жизни.

 

Праведность рассматривается в книге не как свободный выбор и цель, достигаемая за счет усилий и божьей помощи, а как данность. Но другого себе Водолазкин при своей средневековой эстетике позволить и не может. Некоторые - святые. А другие – так.

Как ни крути, позиция Водолазкина оказывается принципиально антиисторической. Оправдание острова - осуждение истории. Более того, всякого движения и развития. Что бы ни делать, лишь бы ничего не делать. И главных героев позитивной части книги, праведных Парфения и Ксению, отличает именно – это позитивное неделание.

 

Может быть, не зря выбор статуса персонажей (князья) таков – плотнику в отличие от князя трудно совсем ничем не заниматься. Он строит, а не консультирует собственный байопик в Париже, изредка появляясь на родине с призывом «Братва, не стреляйте друг друга!»

 

Вместе с человеческой историей Водолазкиным вполне логично отбрасывается всякая культура, она ведь продукт исторический. Нет истории веры, ее распространения. Вероучительство, судя по тексту, невозможно – «метать бисер перед свиньями». Но нет и никакого развития мышления, никакого подобия контовских трех стадий. Судя по тому сколь скептичен Водолазкин по отношению к исторической науке и причинно-следственным связям, связывающим исторические события в единую картину, толку в науке он тоже не находит.

 

Искусство малозначимо. Выражено не столько предметно, сколько самим методом. Это только на обложке написано роман. А на деле какой роман в современном нововременном смысле может быть в Средневековье?

 

Есть и еще аргументы. «Историю одного города» в самом начале вспоминали не зря. Времена республиканские и демократические подаются Водолазкиным в сниженных сатирических, гротескных тонах.

И, конечно, тут дело хорошо пойти не могло. Хотя бы потому, что сатира, гротеск как формы художественного оперирования действительностью совершенно неуместны в средневековом мировоззрении. То, что для нас художественный прием, условность, для него должно быть реальностью.

 

Есть и другое объяснение. Сатира требует от автора наличия идеала. И, как говорил Д. Николаев, «чем меньше, незначительнее идеал сатирика, тем мельче, незначительнее и его обличительная «продукция».

Любит Водолазкин все же не вечность, а старину, оттого и презирает день настоящий и завтрашний. И мечтает не о вечности, а о вечной старине. Идеалы же у Водолазкина, если присмотреться, шкурные: спасай себя, жизнь – высшая ценность, лучше жить на коленях, чем умереть стоя.

Суровым принципиальным христианством и не пахнет. Оно здесь душное, и задохнуться недолго.

Такую имеем и сатиру.

 

В «Оправдании острова» наблюдается обычная уже для современных книг ситуация, я отмечал ее в тексте о «Филэллине» Юзефовича – читатель сталкивается с авторской точкой зрения, спрятанной за персонажами – масками. Оценочный, субъективный подход к истории Водолазкиным громогласно осуждается, дескать, он – средневековый человек, предпочитает смотреть сверху. Но, скрывшись за летописцами, ведущими хронику островной жизни, тут же свободно, как запасной анонимный профиль в «Фейсбуке» пускается во все тяжкие.

То есть, заявляя о вреде человеческого подхода к истории, человеческой оценки, сам Водолазкин в книге только этим и занимается. Летописцы сменяются в книге один за другим, а «Оправдание острова» остается откровенно монологичным. Хронисты-органчики проигрывают мысли автора. Для взгляда сверху в этой книге автор слишком тенденциозен.

 

Однако пора переходить к финалу.

Мир погибнет, потому что человечество неисправимо.

Но разве в современной книге может быть плохой конец? Читатели расстроятся. Водолазкин подправил и тут.

Лишив человечество развития, Водолазкин вполне логично лишает его и финала. А между тем, это ведь самое главное – узнать с каким счетом все закончилось и кто перейдет на следующий последний уровень. Однако Водолазкин сулит нам одну сплошную дурную бесконечность. Как-то не по-христиански. Осуждая гуманизм, он чисто гуманистически предпочитает ужасному концу ужас без конца. Впрочем, и здесь нет честности. Получается, совсем как в детской книге: все устыдились и одумались.

«Оправдание острова» - книга об общеизвестном. Сплошные абстракции: лошади едят овес, Волга впадает в Каспийское море, жить хорошо, а хорошо жить еще лучше. Но этап абстракций давно пройден. Литературе нужна конкретика, но Водолазкин выбрасывает ее, всю эту цветущую сложность, вместе с историей.

 

Поэтому, кстати говоря, идея столкновения добра и зла в истории в книге остается не раскрыта. Опять позаимствую расхожую религиозную мысль. Чем хорошая история? Да тем, что все тайное в ней должно стать явным. Понятия добра и зла должны развернуться во всей полноте. И тогда на финальной стадии будет легко отделить агнцев от козлищ. Более того, они разделятся сами. И не потому что у них будут пастухи, а потому что каждый сам выберет себе сторону с полным знанием дела. История – не просто манихейская борьба уже сложившихся сущностей, добра и зла, это движение в их осознании. А здесь ничего такого нет. Водолазкин уже во всем разобрался. Можно запускать Армагеддон.

 

Однако больше всего Водолазкин ненавидит будущее: «будущее – это фантазии». Негативное отношение к будущему подчеркнуто принципиальным символическим моментом - наша пара праведников бездетна и нарочито асексуальна.

Пренебрежение культурой задает примитивный вид всей книге – с одной стороны праведники, господа эстетски прохлаждающиеся в Париже, с другой почти житейские байки. Имеем, помесь великосветских псалмов с желтой прессой.

 

Как итог, книга Водолазкина не имеет никакой художественной ценности. Да и откуда бы ей взяться, ведь отрицание человеческой истории ведет и к отбрасыванию всякой художественной эстетики, любого творчества. «Оправдание острова» принадлежит к числу произведений, где вымысел, история задушены на корню принципиальным всеобъемлющим антиисторизмом. В этом смысле книга конечно, поучительна. Замирает ход истории, замирает и творчество. Понятие творчества изъято из романа на всех уровнях, даже фильм о праведниках, который снимает режиссер Леклер – не искусство, агиография.

 

Можно сказать: вот оно – мракобесие.

Но мракобесие проявляется не в религиозном, а в псевдорелигиозном характере книги Водолазкина, в его приверженности старому и неразвитому, которое выдается за вечное и совершенное. Впрочем, такая позиция неудивительна. Христианство учит о том, что мы на полных парах мчимся к окончательному прояснению истины – Апокалипсис, да. А для Водолазкина истина уже найдена и лежит где-то позади. Мы же, как пишет один из его масок-хронистов от нее удаляемся. Увлечение чудесами, которыми Водолазкин пытается нас с одной стороны шокировать, а с другой убедить в суперрелигиозности и полноте своего взгляда, тоже выпадает за рамки здорового религиозного сознания. Для последнего мир уже есть чудо, и этого почти достаточно. Что до остального, то есть смысл вспомнить слова о. С. Булгакова: «Искание чудес, как знамений, в отмену или обход нам уже ведомых и в нас живущих законов природы является суеверным и нездоровым».

 

В общем, я бы не спешил ставить на книгу гриф «Рекомендовано к изучению в церковно-приходских школах», скорее наоборот предостерег бы от этого. «Оправдание острова» пример псевдорелигиозной риторики, некритичное восприятие которой ведет к формированию нездорового сектантского сознания. Раньше оно процветало внизу в околоприходской жизни, теперь стало достоянием интеллигенции. Глядя на это, подумаешь, что может быть лучше вообще быть глухим к религии, чем иметь в этой области незаконченное среднее, да еще поучать других?