ПИР ВО ВРЕМЯ КОВИДА
#новые_критики #новая_критика #кузьменков #кузнецова #некрасова #водолазкин #данилов #ковид
Кому война, а кому мать родна. У отечественных литераторов – пир духа во время ковида. Перевернулся и на их улице грузовик с пряниками.
Такие подарки и впрямь случаются нечасто. Сводный хор рефлексирующих мудаков, страдающих мерчендайзеров и духовно богатых дев годами скандировал: «Караул устал!» А тут жизнь сама предлагает выход из тупика. Знай работай да не трусь.
ЛОКОМОТИВЫ ЛИТЕРАТУРЫ
Водолазкин окрестил пандемии локомотивами литературы – и был прав. Скажем, холера 1830-31 года – это и пушкинский «Пир во время чумы», и «Русский Декамерон» Кюхельбекера, и «Встреча Чумы с Холерою» Орлова. Последний слыл графоманом, однако суть происходящего уловил точно: «Хотя нас породили одни и те же разгневанные небеса, но ты – загадка, да и загадка-то премудреная; скажи, пожалуй, что такое ты, Холера?» Ничего не напоминает?
Год назад литературовед Олег Кудрин констатировал: «Не вполне понятны ни природа нового вируса, ни его способность к трансформациям, ни риск второй, третьей и других “волн”. Также непонятны экономические последствия (что не менее опасно). Быстрое, брутальное изменение правил игры, правил жизни – огораживание, проедание денег и введение карантина – привело к психологическим изменениям: индивидуальным, групповым, национальным».
К пандемии отечественные писатели оказались фатально не готовы: литературный локомотив едва-едва ползет. Да и не тем маршрутом, которого ждали. Докопаться до сути перемен? – ну на фиг, от работы кони дохнут. Мы пойдем другим путем. Слаповский в «Недо» просто помянул карантин для приличия. У Шипнигова в «Стриме» коронавирус решает чисто прикладную задачу: дешево и сердито ликвидировать ненужного злодея.
Самыми популярными жанрами covid-литературы стали те, где не нужна ни фактическая, ни психологическая достоверность. Данилов и Водолазкин выбрали гротеск на грани абсурда, Некрасова – сказку, Кузнецова – фэнтезятину. Дело кончилось привычным образом: креативный класс самовыражается. И только-то.
Было бы еще что выражать. Эпиграфом ко всему дальнейшему может служить даниловская цитата:
«СВЕТА: Папа, мама, можно я скажу?
НИКОЛАЙ СТЕПАНОВИЧ: Да, Светочка, конечно.
СВЕТА: Я не знаю, что сказать».
ВЛАЖНЫЕ МЕЧТЫ
О романе «Изнанка» Инги Кузнецовой я уже говорил, но не грех напомнить: уж очень он здесь к месту. 280-страничный роман про мыслящий SARS-CoV-2 был написан спринтерскими темпами, за четыре месяца. В отличие от вируса-протагониста, авторесса не особо утруждала себя мыслями: бесконечная «кишащая кругляками и жгутиками муть» плюс три изнасилования, одно кошачье да два человечьих, поданных через остранение:
«Тело Бель переносит удары чего-то упрямо-упругого внутри себя. Идет жесткое взаимодействие. Бель словно омертвела и, полумертвая, сочится чудовищным, непохожим на ее голос криком».
Пандемия в кузнецовской трактовке обернулась влажной девичьей мечтой об альфа-самце, знакомой по «Пэчворку».
А есть еще в природе некая Лили Рокс. Она к середине 2020-го выкроила из своих скоромных фантазий аж трилогию: «Коронавирус», «Угроза заражения» и «Охота на выживших». Впрочем, других у пишбарышни отродясь не водилось: «Наедине с отчимом», «Пленница мужского клуба», «Девочка для бандита» и проч. В эфире старая песня о главном:
«Моя промежность болела и горела огнем. Казалось, что внутри меня оставили крапиву! Он уже вытащил свой поганый отросток, но оставил там часть себя, и эта проклятая часть прожигает меня» («Коронавирус»).
Впечатляет, да. Еще больше впечатляет, что насильник прокусил потерпевшей нёбо, и та пребывает в абстракции – это все раскавыченные цитаты. Одна радость: опусы Лили Рокс обретаются на «Литресе» в цифровом виде. Ни одно дерево не пострадало.
СКАЗКА ДЛЯ ДЕВИЦ ИЗРЯДНАГО ВОЗРАСТА
Для Евгении Некрасовой прикоснуться к реальности – что за оголенный провод взяться. Чудеса из «Сестромама»: то грачи клином летят, то политзэков в 1937-м отправляют на строительство «Беломорканала», сданного в 1933-м, то икона с какого-то перепуга станет механической. Нет уж, с кикиморами да лешими не в пример уютнее. Вот и про ковид сказочку изобразим. Благо опыт есть: повесть «Несчастливая Москва», где на столицу обрушились все казни египетские. И сверх того – вавилонское смешение языков.
Некрасова – куратор в Школе литературных практик, трудится плечом к плечу с Васякиной. Как выяснилось, занятие это травмоопасное: Е.Н. скверным, не отличимым от прозы, верлибром написала поэму «Домовая любовь». Про коронавирус и домовиху Буйку. В поэме 4 149 слов, но для немудрящего сюжета хватило бы и пятисот – как домовиха выхаживала больную человечицу: «Настои настаиваю, / Тельце ее питаиваю». Вот-вот: питаиваю. Ильфопетровская группа «Стальное вымя» бессмертна: «компьютер пожмянькивает», «мебеля дрыгать», «кощеистая». И прочие взопревшие озимые.
Сказка, она, знамо, лжа, да ей смысленный намек причитается: кубыть, не здря-впусте красна-распригожа девица Евгенья компютер муздыкала да жмянькала, молвь людскую бекренила да колдобила. Куда как не зря. Буйка, пока работала сиделкой, приобрела человеческий облик: и когти стали ногтями, и пух на морде повылез, разве что хвост не отвалился. И нагрянуло к домовихе с человечицей большое и светлое чувство, которому хвост не помеха. Но ксено- и гомофобные домовые взбеленились и сослали Буйку в Пустой дом за правонарушения: «Это где такое видано-слыхано, / Чтобы домовые с людьми семеялись?»
Понятно, пишбарышня в тренде. Непонятно другое: ковид-то здесь каким боком?
ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД СЛАДОК
Дмитрий Данилов – еще один стахановец: черновой вариант пьесы «Выбрать троих» был написан за две ночи. Зато с прицелом на все грядущие эпидемии, включая геморрагическую дебильность, торакальную диарею и внематочный целлюлит:
«В последние три месяца в России не было зафиксировано ни одного случая заражения вирусом, название которого не рекомендуется произносить на территории Российской Федерации в целях недопущения паники».
Тем не менее, Госсовет в целях профилактики принимает жесткие карантинные меры: каждому гражданину положен личный контакт лишь с тремя людьми. Мама-папа-дети-бабушка битый час треплются по zoom’у, кого выбрать.
Тот еще саспенс. Драматургия такого рода жива лишь искусственной невротизацией. Воля ваша, но Данилов сочинил более чем искусственную. Стон гибнущего индивида помните? «О, сколько нервных и недужных связей, дружб ненужных…», – музыка Таривердиева, слова Евтушенко. Ну, вот вам долгожданная сбыча мечт. Чем недовольны, граждане?
«Реальный ужас. Волосы дыбом от подобных вопросов», – ужасалась Александра Кучук в «Комсомолке». Грешен, так и не понял, в чем, собственно, ужас. В том, что лишь запретный плод сладок? В очередной раз придется помянуть незлым, тихим словом неизлечимый сумбур интеллигентского сознания.
Под занавес выяснилось, что героям и трех контактов много: «Если люди друг с другом не трахаются, то им личное общение в реале не нужно». Бдительная власть всего-то возвела status quo в ранг юридической нормы. В центре авторского внимания – распад рудиментарных социальных связей, а вовсе не анонимный вирус: он в жизни персонажей не меняет ровно ничего. Да и вообще факультативен: здесь сгодится любой катализатор. К примеру, угроза терроризма. Или белоленточные митинги.
С решением Госсовета активно не согласна лишь мать семейства – глуповатая, как и положено филологине, все аргументы – из эзотерических брошюрок: «А как же невербальный контакт? Энергетический обмен?» Она же в финале запевает гимн СССР: «Хочется как-то выступить. Что-то сделать».
До оскомины знакомо. В 1995-м «Дюна» восславила советский коммунальный быт: «Ни к чему нам дом отдельный – вместе жить нам веселей!» Немного погодя вышла в эфир программа «Пока все дома», где Рыбин рассказывал, как строит коттедж, – прости, оленевод Бельдыев…
ЧЕЛОВЕК И ДИКТОФОН
Мне как-то вдруг открылось: нет писателя по имени Евгений Водолазкин. Есть диктофон, который исправно, трек за треком, выдает все, что наговорили другие.
В названии пьесы «Сестра четырех» Чехов перемигивается с Файко и Гранбергом, сценаристами довоенного фильма «Сердца четырех». Место действия, гласит стартовая ремарка, – «инфекционная больница имени Альбера Камю». Там же: «За стеной палаты время от времени раздается стук топора». Еще один книксен Чехову – кирдык вишневому саду, грядет дивный новый мир.
В палате четыре безымянных пациента – Доктор, Писатель, Депутат и разносчик пиццы по прозвищу Фýнги (сорт пиццы). Идет архисодержательная беседа, сплошь из цветов невиннаго юмора:
«У нас в институте была лекция знаменитого патологоанатома. Он сказал тогда, что главное, с чем должен бороться врач, – это брезгливость. Перед ним на кафедре стояла моча в мензурке. Он сунул в нее палец, а потом облизал его. И сказал, что тот, кто это повторит, – настоящий врач. И я вышел – и повторил».
Эка невидаль Чехов. У Евгения Германовича даже детские анекдоты полувековой давности в ход идут. Властитель дум, ага. Инженер человеческих душ.
Патронирует пациентов Сестра, которая никак не Сестра: у нее коса спрятана под кроватью – ну, вы поняли. Про Сестру-с-косой, кстати, Ермаков писал в «Знаке зверя» еще 13 лет назад. Ладно, это попутная песня, не более.
А главное, по мнению автора, вот в чем:
«Я хочу вас испугать. Все вы живете так, будто меня нет! Вы ищете для меня самый темный угол. Но теперь этот вирус вернул Смерть в ваши дома. Живые не могут от этого сбежать! И жить по-прежнему тоже не смогут. Потому что Смерть – это часть жизни!»
Перед лицом Смерти наступает массовое покаяние: Писатель давным-давно ничего не пишет, у Доктора нет медицинского образования, Депутат – вообще фармазон с липовой ксивой, а Фунги развозит клиентам просрочку, купленную по дешевке в супермаркетах. Привет от доктора Хауса: everybody lies.
Да и Смерть, как выясняется, фальшивая. В палате появляются Полицейский и Психиатр, присланные изловить маньячку, на которой уже три мокрухи. Драму обнулили, конфликт девальвировали. Остается выяснить, какая такая мысль заключена в очередном цитатнике из 11 424 слов.
Водолазкин обычно потчует читателя какой-нибудь лежалой мудростью. «Сестра четырех» не исключение. Финальная реплика под барабанную дробь и сдержанные рыдания публики:
«Жизнь наша, поверьте, уже не будет прежней. Никогда».
Спасибо, уважаемый диктофон, мы в курсе. Мантру Юваля Ноя Харари только ленивый не мусолил – Яндекс выдает по запросу 11 миллионов результатов.
ВСЕ В НИХ НА СТАРЫЙ ОБРАЗЕЦ
Жизнь, возможно, изменится. Но отечественная литература – вряд ли. Ибо делают ее все те же люди. И тем же инструментом.