ВРЕМЯ РИСКОВАННОГО ЗЕМЛЕДЕЛИЯ

#новые_критики #даниэль_орлов #времярискованногоземледелия #деревенская_проза

Было время, когда существовала у нас деревенская проза. Крепкая традициями, духмянящаяся баньками и колосящаяся покосами. Были в деревенской прозе мэтры — Валентин Распутин, Виктор Астафьев, Василий Белов.

Ныне деревенской прозы уже не существует. Причин — целый комплекс. Тут и начавшаяся при Хрущеве депопуляция деревни. Тут и сомнительное качество иных произведений аграрной направленности — ведь на деревенскую прозу была разнарядка, и на той поляне паслись, зарабатывали. Тут и архаичный порою вокабуляр, высмеянный еще классиками: «Нюхнул старик Ромуальдыч портянку и аж заколдобился».

Но решающим фактором исчезновения деревенского направления стал проигрыш в информационной войне во времена перестройки всех писателей-деревенщиков. Их умеренно консервативные позиции считались мракобесием, а скандалы добавляли популярности исключительно их противникам. И в начале 90-х годов вся деревенская проза пошла под каток. Впрочем, вторгшаяся в советскую ноосферу западная развлекательная культура затолкала под тот же каток и большую часть победителей.

Так получилось, что деревенской прозы у нас не было около тридцати лет. Ещё были живы мэтры. Тот же Валентин Распутин ещё получал по инерции возрастные награды за творческие заслуги. Но дело его уже не подавало признаков жизни.

За три десятилетия из деревенской прозы я могу вспомнить только триллер «Красный Бубен» Белоброва-Попова. Конечно, были ещё какие-то пасторальные попытки а-ля «старик Ромуальдыч заколдобился», но они ухнули в забвение, не успела ещё высохнуть типографская краска на страницах.

Массовый читатель за отсутствием деревенской прозы не страдал. Заполонившие прилавки «милорды глупые» предлагали и предлагают все развлечения, возможные в буквопродуктах. И зачем кому-то тосковать по описаниям взопревших озимых да по центнерам с гектара?

Но вот, как выяснилось, остались люди, которые скучали, которые понимали, что деревенская проза — не токмо лишь диктанты про природу, не бородатые пьяные герои в тельниках, и не негламурные бабы с коромыслами. Деревенская проза — это вообще-то наши корни. Деревня — это и «Дубровский» Пушкина, и «Вечера на хуторе близ Диканьки», и значительная часть наследия Льва Толстого. Здесь разыгрывались страсти натур широких, размашистых — не квёло-анемичных горожан.

***

И вот перед нами свежайший роман Даниэля Орлова «Время рискованного земледелия», уже побывавший в рукописном виде в шорт-листе премии «Национальный бестселлер».

Начиная читать, я ни сном, ни духом, ни ухом, ни всем остальным не догадывался, что это — деревенская проза. Ибо автора знаю, как горожанина. А тут поди ж ты.

Затея, на самом деле, простая и дерзновенная. Деревенский роман. Но не из жизни вымышленной, умозрительно, населённой ромуальдычами, деревни. Деревня Даниэля Орлова (вернее, две деревни — Селязино и Чмарёво) — исключительно наблюдена с натуры, ибо никакой головой такие события и типажи не измыслишь.

То есть, люди в деревне не просто так себе возятся в земле и бухают в бане. Зачем же? Кто-то монтирует рекламу с предвыборной агитацией на билбордах.

«Но раз в два-три года на фирму, в которой работал Афонин, снисходила с небес благодать в виде выборов. Тогда на самых лучших местах, сразу на стороне «А», которая по движению транспорта, и стороне «Б», которая на противоположной движению, появлялись строгие чиновничьи лица под патриотическими лозунгами, обещаниями разобраться с коррупцией и построить рай на земле. Лица из года в год были одни и те же, обещания тоже приблизительно одинаковые. В этом постоянстве можно было жить и даже что-то планировать на будущее».

Но не биллбордами едиными. Сельская молодёжь — представьте себе, не учится на механизаторов, а донатит в Интернете на стримах про игры и более рискованными способами (не стану раскрывать всех тайн). Есть и барыня — выбившаяся в люди владелица ларька.

***

Начинается роман, впрочем, в городе. Неудачливый бизнесмен Беляев, сорока девяти лет от роду решает перебраться на ПМЖ в деревню. И это — не салонное благозвучное томление на грани придури, не какое-нибудь там «я уезжаю в деревню, чтобы стать ближе к земле». Всё жёстче. Это — расчётливый побег в курятник. Вернее, побег из городского курятника в деревенский. Я думал, что далее последует повествование о крушении иллюзий, что неидеальная деревенская жизнь к финалу схомячит героя. Но нет! Беляеву удаётся прицепиться к деревне, отбиться от кредиторов и бывших жён. Так что перед нами не терзания горожанина на агрочужбине. Беляеву удаётся сбежать и закрепиться. Уже неожиданно.

Что радует, повествование не циклится на одном Беляеве. Он, в общем-то, оказывается не самым главным героем. Мы проникаем в жизнь того мужика, третьего. Понимаем, что их волнует, узнаём их истории. Описания быта — тоже далеки от банальных.

«Это ещё когда муж её, Толик-мечтатель, нажравшись по случаю полёта Гагарина, в шестьдесят первом выбил супружнице зубы, за что год честно отсидел, а как вышел, в знак примирения справил протез из серебра. Иной раз в ясное утро, когда зевала баба Маня в огороде, семейка солнечных зайчиков выскакивала из её рта, перебегала в долю секунды по проросшему овсюком щебню деревенской улицы, прыгала прямо в окна Лыковской веранды и брякалась о стекло пустых банок на стеллажах».

Есть и ещё один беглец из города — священник отец Михаил. Он тоже спасается от города. Но по своим (весьма зловещим) причинам. То есть, деревня у нас ещё такой условный Дон, с которого выдачи нет.

А ещё мы понимаем, что деревня — это последнее убежище. Не человечества, но просто людей, которые хотят, чтобы их оставили в покое, которые пытаются кто начать в деревне новую жизнь, а кто пожить старой.

Но город — наступает. И вдруг понимаешь, что книга-то о войне. Что между деревней и городом-то — война. Переходящая, к тому же, в активную фазу. Город наступает, деревня обороняется. Деревенские отражают наезд коллекторов. А рукастый деревенский мужик Лыков берёт в заложники мента-афериста. Совершенно шикарен эпизод охоты деревенских мужиков на беспилотники. Полнейшая, на первый взгляд, дичь. Но по правде жизни-то — только так и бывает.

Война — вот лейтмотив повествования. Деревенские отстаивают свою пастораль. Но они уже, в общем-то, проиграли. Город поглотит их.
Заканчивается книга тарантиновского масштаба побоищем, написанную по мотивам реальных событий. Не буду говорить, каких. И это побоище, которое устраивают молодые красивые люди, — оно тоже часть войны с городом.

И этот мощнейший, мурашкопокожеразбрызгивающий финал, конечно, встал очень красиво. Но тут я мог бы и поспорить. Мне кажется, в действительности эти события случились из противостояния молодёжь/взрослые. Но дихотомия город/деревня — тоже ничего.

***

Писатели-деревенщики старой закалки перемежали действие — чем? Описаниями природы. Всем тем, что пополняло (или не пополняло) сборники диктантов.

А вот Даниэль Орлов — озорник. Вместо описаний природы тут — описания секса. В общем-то, роман очень эротический. В общем-то, страстью он нашпигован погуще, чем не то, что «Пятьдесят оттенков серого», но даже «Декамерон».

Все процессы описаны с чувством и проникновением, а не посредством «нефритового стержня». Вот, например, есть такое:

«Их соитие получилось каким-то истерическим, почти таким, как у студентов, до того месяцами мучившими друг друга прикосновениями».

Или такое:

«Беляеву вспомнился Таганский парк и вторая жена, тогда ещё не жена, а только знакомая, как он перегнул её через скамейку и они смеясь занимались любовью. И это была Москва. И это был конец мая. И уже сумерки, но ещё не совсем темно. И цвела та же сраная акация, и мамочки выгуливали своих сраных детей, и клерки в офисных костюмах шли по выложенной советской ещё плиткой тропинкам от метро: топ-топ. Они шли топ-топ и стеснялись глядеть в их сторону, где стонало, извивалось и хлюпало. А Беляеву не было стыдно, ему было двадцать шесть, он был пьян и уверен в себе. И о каком стыде идёт речь, когда молод, пьян и рядом женщина?»

Или вот ещё:

«И когда Наталья Николаевна, почувствовав это мужнее вожделение, поспешила принять душ, он, слушая, как шипит вода, выждал минуту и вломился к ней в кабинку, где, не совсем ещё понимая, как это могут сделать два живых человека, а не персонажи кинофильма, наконец смог насадить на себя её горячее и скользкое от геля и воды тело. И в миг особого, последнего напряжения что-то вдруг хлопнуло с наружной стороны дома и следом сразу во второй раз».

Не банально, не повторяясь, чередуя фантазию и опыт, ведёт Даниэль Орлов бригантину повествования по странным волнам.

***

Роман богат на смыслы. И не в рамках маленькой заметки их затрагивать. Но они есть. Тут и отношения человека с Богом, и превратности любви, и куда мчится Русь-тройка. В общем, полная обойма смыслов.

Так что «Время рискованного земледелия» — книга хорошая. Надо читать.