«ВСЕ ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ»

(Дмитрий Данилов, роман «Саша, привет!», «Новый мир», № 11, 2021)

#новые_критики #новая_критика #дмитрий_данилов #саша_привет #морозов

В мире не только все течет, но и все останавливается

А. Платонов

 

Дмитрий Данилов не так давно был автором культовым, то есть человеком широкоизвестным в узких кругах.

Новатор формы.

Ну, у нас понятно как ими становятся. Когда писать не о чем, переходят в новаторы.

Мол, главное — как рассказать, а не что. «Что» — это ванькина литература. В большой оно не имеет значения. Там люди наслаждаются самой музыкой слов, тембром и интонацией. А смысл не важен. Он только для тех, кто плохо учился.

Снобизм и ерунда, конечно, но в какой-то мере тут не поспоришь. Без вопроса «как?» профессиональной литературы не получается, только самиздат.

Но вот беда — в «как» очень часто, без остатка, растворяется «что». И остается, да, тот самый сумбур.

С Даниловым это и случилось. Так он стал культовым. Воплощением экспериментальной литературы.

Но с культа теперь не пообедаешь. Наоборот.

Да и романы, говорят, нынче мало ценятся.

Данилов пошел на сцену, в драматургию. Тоже эксперимент все-таки.

Чеховым не стал, да и не надо. Но славы наделал.

Первый драматургический опыт («Человек из Подольска») оказался самым удачным в плане расширения аудитории.

Потом был фильм.

Аудитория стала еще больше, не то ширше, не то ширее. К немногочисленным читателям и ограниченному числу театралов приобщились любители российского кино.

До славы «Петровых в гриппе» все это, конечно, не доросло. Но категория и замах были примерно такими же.

И вот, после драматургической пятилетки, с отвлечениями в поэзию, снова проза — «Саша, привет!».

Некогда Данилов жаловался, что роман требует идей, а их нет. Но вот, видимо, все-таки идеи появились.

Раньше Данилов исповедовал, если верить его интервью, некую схему: драматургия требует воображения, проза — реализма.

Я ничего не придумываю... Концепция именно в этом — ничего не делать искусственно. Я вообще, когда начинал писать... был в плену иллюзии, что нужно придумывать что-то из головы.

Так заявлял он в интервью шестилетней давности «НГ-exlibris».

Концепция поменялась. Назад к иллюзиям.

Роман «Саша, привет!» получился в этом смысле родом из воображаемого, искусственного и драматургии.

Тут Данилов попал в некотором смысле в современную струю. Ныне есть такое поветрие: довольно часто явная пьеса (люди много говорят, ничего не делают и все происходит в замкнутом пространстве) становится по какой-то причине романом.

 

Так о чем книжка?

Само собой о жизни. Правда, в ее глубинном, абстрактном течении. Данилов — этот любитель сидеть и смотреть, все же любит пощупать пульс бытия.

Сюжет, как теперь положено, совершенно надуманный, аллегорический.

Реалистический-то, в лоб, ведь никто и читать не будет. А книга должна заигрывать с читателем, стремиться к какой-то затейливости, что ли.

Вот и получилась книжка-анекдот, почти как у бывшего полгода назад в моде Кирилла Рябова. Только у того, то жилищный вопрос, то банковский, а здесь у Данилова тема посерьезнее.

Но начинается, да, анекдотично, почти классически: молодой преподаватель, не какой-нибудь там доцент Соколов, про которого, кстати сказать, все забыли, взобрался на студентку. Легкое дыхание. Произошел сей акт по обоюдному согласию (только жена Сережи, Света была недовольна). И последствий не было бы никаких, если бы не ввели смертную казнь за аморалку. В итоге Сережа, отправился ожидать собственной смерти в тюрьму гостиничного типа.

Дело понятное и глубоко родное: абсурд. Высмеивание российской действительности, социально-отзывчивого бюрократизма, вежливого гуманизма. Актуальный роман о том, что за хорошо устроенным бытом хаос шевелится.

Гуманизация системы надзора и наказаний в частностях усугубилась в основном совершенно обратным. Гильотину заменил рандомно стреляющий по приговоренным пулемет Саша (это ему привет).

Но повода для расстройства нет — все мы смертны, и, как писали в одном известном романе, к тому же, внезапно.

Вот такая, стало быть, большая тема в маленькой книге поднимается — жизнь и смерть.

А большая тема требует чего-то поболе, чем фотографическая точность. Поэтому глупо тыкать в даниловский текст пальцем и кричать «так не бывает!». Ведь перед нами почти аллегория. 

Глупо упрекать Данилова и в картиночности. Он и хочет добиться от текста эффекта картинки, картинки и ничего кроме. Подчеркивается это в том числе и претензией на кинематографичность текста. Поделен он не на главы, а на эпизоды. Автор то и дело напоминает нам, что перед нами не жизнь, а так, киноистория.

Все книжки кинозал, а читатели их — зрители. Важнейшим из искусств в литературе становится кино. И тут Данилов тоже на волне. Нынче многие стали держать равнение на кино. Чтобы в книге было как там, похоже. А то читатель не поймет. Скажет: неправда.

Уловка, конечно, слабая и несолидная. Ведь разница между прочитать и увидеть слишком велика. Сколько не смотри в даниловского «Сашу» — там все больше буквы, а не цветные пятна.

Но, видимо, все это также надо понимать как аллегорический инструментарий, костыль в помощь слабонервным: не волнуйтесь, кровь у нас здесь бумажная, а смерть не всерьез. Словно Данилов и сам присоединился к общему процессу гуманизации наказания читателя.

Вот такая хохма — препод присел за связь с двадцатилетней и теперь кривляясь ходит под пулеметом. Вот такая картинка — Россия, ее нравы. Все вежливы до безразличия.

Однако кто этого не знает?

Но у нас пишут теперь только такое, про что все в курсе.

Еще один признак современного текста.

Книжка вышла и впрямь статичная, недвижимая, остановившаяся. Как у всех. Данилов все кичится тем, что у него ружья не стреляют и края не обработаны (как в жизни). Так разве у всех остальных теперь не так же?

Нет конфликта, нет проблемы. Нет того, что обычно движет сюжет. Даже саспенс задался как-то не очень.

Выстрелит или не выстрелит ружье-пулемет?

Но это совершенно детские игры со старой эстетикой. Обыграем Чехова на его поле.

То стреляет, а то нет. Ответ же очевиден. Но и на то, и на другое есть причина. Надо бы разобраться, постичь.

Нас же стремятся толкнуть в сторону иррационального.

Борьба с ясностью — вот что идет в книге. Неясность выступает как синоним жизни. Дескать, только так и можно существовать. Не то то, не то это. Может, будет, а, может, и нет. Живем не только по Кафке, но и по Шредингеру.

Некоторые заключенные думают, что уж скорее бы, быстрее наступила эта определенность. Но мне кажется, что нужно наслаждаться каждым моментом жизни... А там, как Бог даст.

Даже советская литература, как написано в книжке, хоть и стремилась к ясности, а так и прожила в мороке. Неясность — это судьба.

Хоть идей и не любит Данилов, но это не так. Они у него все равно проступают, особенно ближе к концу, и получается как мораль в басне. Очень знакомо. Потому что морализаторством ныне занимаются многие, особенно после того, как мораль отменили. Все знают, как жить, и дают советы.

 

К указанной выше, в духе мысли «живи одним днем» присоединяется и другая, идущая красной нитью не первый год через один текст к другому:

Я могу жить на всем готовом

Жить, получается, можно и так, делать ничего не надо. «Позабыты хлопоты!» Плыви по течению. Имеешь право, страна-то свободная.

Все это гармонирует с тем, что Данилов говорит обычно в интервью вот в таком примерно разрезе: надо не мир сделать лучше, а свою жизнь.

Как бы, никто не против.

Но как добиться, чтобы тебе хорошо стало жить еще лучше, безотносительно к состоянию Вселенной — это, конечно, большая загадка.

И вот над ней бы подумать, а не решать проблему традиционно литературно: у заключенного Сережи денег без лимита и приложение для любых заказов — «хочешь пирожное, хочешь мороженое».

Но замечательно даже не это, а то, что написанное так и тянет на столь нелюбимую Даниловым навязываемую авторскую идеологию.

Да, плохо, когда автор авторитарен и долбит тебя собственными убеждениями. Но еще более незавидна современная позиция манипулятора, провозглашающего конец идеологии, а на деле продолжающего полоскать тебе мозги с удвоенной силой.

Ясных идей по Данилову не надобно. Он, типа, такой писатель-сфинкс. Вот тут написано — разгадывайте. И, тем не менее, заставить людей думать над вопросами он хочет. Разбудить идеи путем отсутствия идей — какой-то лукавый такой лозунг. И магический: происхождение нечто из ничто.

Но литературная репутация Данилова вообще одно сплошное лукавство.

Взять хотя бы его хваленую страсть к наблюдению.

Как по мне, книги Данилова никогда не были наблюдением в прямом смысле этого слова.

Во-первых, потому что наблюдение все же в большей степени предполагают погружение в эмпирию. О какой эмпирии можно говорить, когда книжки Данилова — головная литература чистой воды. 

Идея как писать доминирует у него над «что». Но «как» — это свернутая в метод теория (а «что» — это сперва посмотрел, а потом только задумался как обобщить). Способ определяет характер организации текста, материала самой книги и довлеет над ним. Знаешь «как», значит, уже отобрал «что». В принципе, можно и книжку не писать, потому что она становится не столько развертыванием реальности, сколько развертыванием готового представления.

То есть это не «что вижу, то пою». Это намеренно выстроенная, может быть даже довольно тенденциозная картинка реальности. Чем это отличается от обычного литературного подхода с художественным декорациями? Кроме остального — манипулятивностью. Там вам говорят прямо — все искусственно, собрано руками, слепил из подручного материала, как хотел — здесь так подкрутил, там вот по-другому. А в прозе подобной даниловской нам все пытаются впарить, что все сделано объективно и по науке, действительно по-настоящему, настоящий звук, настоящий цвет.

Но по факту, в плане идейном здесь все жестче. Потому что метод письма — готовый образ реальности, то есть более жесткие рамки.

Во-вторых, наблюдение — визуальный процесс. Это вид изобразительности, непосредственность и объемность, которая в книгах Данилова отсутствует. Он не открывает, а закрывает наше восприятие. Загоняет его в рамки. «Это понятно и известно» — вот его общая тональность. Такая нарочитая, искусственная, бьющая в глаза серость. Нечто подобное было у всеми моментально забытого нынче покойного Данихнова. Поданое на страницу соотнесено с уже имеющимся у читателя восприятием.

Отсюда эти то и дело возникающие «куда-то», «какой-то», «обычный», «простой», «трехзвездочный» и т. д., создающие иллюзию унылости и однообразия, которой можно манипулировать — где надо бороться с ней, а где надо использовать в своих целях.

Данилов не открывает новое. Он предлагает в неизвестном опознать знакомое. Но так поступают все. И это называется у него «сделать скучное — интересным»?

Отсюда все его книжки характеризуются несвежестью, замыленностью взгляда.

Несвежий взгляд говорит при этом больше об авторе, чем об изображаемых предметах.

Вот и в «Саша, привет!» есть по большей части один Данилов.

В-третьих, наблюдение следует за объектом. В «Саше» это следование имеет лишь внешний вид.

Классическая ошибка современного автора: поместить действующих лиц в закрытое спертое пространство (здесь это классика — тюрьма) и ждать, что тут всем автоматически станет интересно. Типа, а куда вам, читателям, деваться?

Но нет, интереснее не станет, если ты не Рубанов или Габышев. Для интереса нужны другие. Нужен мир и люди, взаимодействие между ними. Но поместить человека в одиночку, изолировать и ждать, что станет само по себе интересно, потому что больше ничего нет — это наивно.

Хотя, функционеры нашей литературы именно так и считают: вот вам Пелевин, Прилепин, да Быков с Улицкой — не хотите, а полюбите, на безальтернативной основе.

Принуждение к интересному, принуждение к прекрасному.

Данилов выступает как апологет скучного (оно же синоним реального), но в видах скуки как-то не особо стремится разобраться.

Ведь есть, к примеру, размеренность бытия, утопический рай избыточной в своем бытии Обломовки, а есть свидригайловская баня с пауками, или глуповско-градовская дурная административно-провинциальная бесконечность. Данилову подавайте баню. Полюбите свидригайловщину — словно к этому нас призывают.

Данилов не видит разницы — и в этом проблема. Возникает эстетизация того что пусть и не лишено внутреннего обаяния (ибо мир красив), но не может быть выдвинуто в первый ряд, в центр внимания никакими авторскими субъективными усилиями. Это такая попытка всякий раз сварить кашу из топора. И многие критики и рецензенты, читатели на это легко покупаются, думая, что итоговый вкус, запах и содержание зависят исключительно от топора.

В «Саша, привет!» между тем вполне очевидно, что объем, содержание вытекает не из исходного «сюжетного» топорища, а за счет добавления иных компонентов.

Поместив героя в тюрьму (которая оценивается как скучное и пустое, хотя и гуманизированное пространство, мало отличающееся от того, что снаружи) автор далее начинает добавлять по вкусу (надо же тянуть «сюжет») в книжку самого себя.

Ешьте, мол, плоть мою и кровь.

Событий нет, вместо них один сплошной Данилов. Тут и интерес Данилова к литературе 20-30-х годов, и обязательный его же антисоветизм, предписанный неформальной цензурой, и мнение о литературе современной, и футбол. И уже надоевшие факты о его любви к Добычину, здесь позволяющие вывернуться и закончить книгу «красиво».

Слабым отголоском реальности звучит «фэйсбук» и интернет, которые, однако, новизны не делают — они и так в каждой первой книге.

Ну и это, в принципе, показатель — бывший новатор, перворазрядник боллитры ныне ничем не выделяется из общего ряда.

Возьмите любой среднестатистический роман — и везде найдете все то же, что и в книжке инновационного Данилова: хохмы, серость, антисоветизм, отсутствие внятной истории, бытовое идейное опрощение, морализаторство по ходу — состояние нарочито полуприготовленного литературного варева.

Что это? Что происходит с литературой?

Да просто все становятся как все. Все останавливается.