Прозёванный Песталоцци для графомана
#новые_критики #новая_критика #креативное_письмо #кучерская #мильчин #развод_для_лохов #графомания
Есть в журналистике такой критерий как резонансность. Бог весть от чего она зависит — но точно не от новизны темы. В резонансных постах, статьях, репортажах тема-то, как правило, самая заезженная. Даже удивительно бывает — и отчего «общественность» (что бы под этим словом ни понимали) вдруг разделяется на два лагеря, один из которых бурно соглашается с автором, другой бурно ему противостоит… А через неделю-другую бурление утихает, и восстанавливается модус вивенди. Так что резонансная статья или, применительно к Сети, вброс — никоим образом не механизм исправления недочетов и не лекарство для социальных язв. Это не более чем способ продать себя, автора возмутившего всех высказывания.
Но не будем винить автора, он не виноват и наверняка хотел как лучше. Просто рассмотрим, как работает вброс на острую (но до поры до времени никем на замеченную) тему — на свежем примере. Недавно критик Константин Мильчин произвел резонансный вброс постом о «креативном врайтинге», то есть об экспресс-обучении писательскому ремеслу (https://godliteratury.ru/articles/2021/12/17/nuzhny-li-kursy-pisatelskogo-masterstva) — после чего общество литераторов и паралитераторов предсказуемо разделилось на две партии и принялось писать возмущенные комментарии. Возмущение, естественно, последовало с обеих сторон, и вскоре оппоненты бодро забросали друг друга отходами литераторской жизнедеятельности. За этим излюбленным занятием тема холивара, как оно обычно бывает, позабылась.
Между тем никуда так и не делся насущный вопрос: а нужны ли все эти «врайтинг скулзы», кои, по уверению прозёванного Песталоцци для графомана Майи Кучерской, служат большим целям: «Рабочие места для писателей — одна из дальних целей подобных курсов». Но ведь не это главное, правда? Не работа для лишенных даже профессионального стажа писателей, не деньги, которые графоманы, ах, простите, забитые училками и родителями таланты массово несут в «ласковые руки преподавателей»?
Радостно вещает М. Кучерская: «Сквозь ласковые руки преподавателей CWS (вообще-то по-русски говорят «через руки», а «сквозь» — это если «сквозь строй», госпожа лауреатка «Большой книги» и наставница тысяч писеводелов) прошли — ты сидишь? — 15000 человек за семь лет. Сколько из этих тысяч написали книги? Восемь, десять? Пятнадцать?» При чем тут книга, спрашивается? Помножьте пятнадцать тысяч на тысячу пятьсот (примерно столько стоит экспресс-лит-апгрейд мало что соображающего в литературе скучающего «домохозяина», клерка, менеджера, блогера, учащегося, самозанятого и проч.)— и перестаньте уже искать свободное место на наших ушах, дабы навешать своей лапши. И богохульствовать тоже заканчивайте, господа «святые люди».
По словам Кучерской, в преподаватели «врайтинг скулз» попадают главным образом«святые люди», которые учат начписов потому, что им это нравится, они-то «и работают в CWS и на других литературных курсах». Вообще-то никаких оснований для канонизации здесь нет: испокон веков преподавателям, а также редакторам и корректорам чего угодно полагалась зарплата или договорная оплата. Редакторская работа за соответствующую плату и разбор ученических опусов— это не примета святости, это профессия.
Проблема людей редакторской, да, впрочем, и преподавательской профессии в том и состоит, что «паралитературные» специальности планомерно уничтожаются. Книгоиздат удешевляет процесс. Поэтому мастеров правки того продукта, который несут и несут «мастера пера», из процесса выдавили, выжили по максимуму. Журналы и газеты, да что там — телепередачи в бегущей строке — выдают такое, что там, по всей видимости, либо редакторов и корректоров извели как класс, либо редакторам-корректорам повысили «норму» до нечеловеческого, машинного уровня (я встречала уникумов, правящих 15-20 авторских листов в день — 24 книги в месяц; воображаю, что в конце концов сходило с такого конвейера). Куда бедному крестьянину податься от кабалы и гладомора? Только в разбойники.
Вот такими разбойниками и становятся «креативно врайтингующие» и не менее креативно обучающие. Работа для прилично образованного человека, по сути, нетрудная. Запудрить мозги обывателю, скучающему по доброй советской самодеятельности с ее конкурсами-фестивалями-выставками-концертами — невелика сложность. Наш человек интуитивно тянется к какой-нибудь группировке, организации, компании, понимая: в одиночестве он не пробьется никуда и не станет никем. А тут целое CWS — нечто с красивым иностранным названием. Красивое название, как известно любому мошеннику, простите, маркетологу — половина успеха.
Все мы, гуманитарии с какой-никакой вышкой, знаем достаточно терминов, чтобы прикрыть ими свое истинное отношение к простофиле-самодеятелю, который счастлив уж тем, что особе, лично знакомой с мэтрами, было с его книгой тепло. Или светло, не помню уже. В общем, мухи не кусали. Врайтингоделы олдскульные, выражаясь языком нового писателя, внушают тем больше уважения, тем больше чуши нанесут. Не то что устарелая схема: текст пишет автор, вычитывает корректор, правит редактор, издает издатель, читает читатель. Всё это мракобесие и обскурантизм! Надо привнести свежую струю! Да так, чтобы ту литературу смыло, словно деревню Гадюкино из старого анекдота.
Редактор больше не может называть себя тем, кто он есть. О корректоре и вовсе молчу. Ему требуется ребрендинг, очередное дурацкое красивенькое название весьма почтенной, уважаемой, но обесцененной издателями профессии. Читатель и автор (особенно молодой автор, лет двадцати-тридцати по паспорту и десяти-тринадцати — по уровню интеллекта и образования) твердо уверены, что уж редактор-то им точно не нужен. Они попросту не представляют роль этого человека в становлении писателя как писателя. Они больше ценят лайки и «подписоту».
Редактор, который во время оно подтягивал писателя до приличного, пригодного для издания уровня (или, если автор сопротивлялся, не имея ни мозгов, ни способностей, дабы подтянуть свою грамотность и знание русского языка, подтягивал его текст), в наши дни не что иное как уходящая натура. Правка книги в частном, договорном порядке почему-то больше не кажется авторам (по-прежнему в массе своей малограмотным и малоталантливым) чем-то достойным оплаты. Они полагают, будто их сублитпродукт «поправит издательский редактор», когда их шедевр будут издавать (не веря, что их шедевр даже читать не будут, если тот окажется на издательском столе а-натюрель, словно порционные судачки в «Грибоедова»). Значит, надо искать не преподавателя, а покровителя. В чем-то они правы — какую только чушь нынче не печатают, особенно если есть кому порадеть родному человечку…
И в результате мы имеем то, что имеем: орды некогда честных редакторов и корректоров, которые могли бы приносить пользу, делая свое дело на рабочем месте, а теперь занятые легальным отъемом денег у населения под эгидой каких-то,прямо говоря, мошеннических школ и курсов, занятых, по выражению Кучерской, «отмыванием Лиры». Какой еще лиры? Разве что бывшей итальянской валюты… И это еще, можно сказать, не самый плохой контингент — люди старой школы по крайней мере помнят, что нужно делать с автором, дабы тот перестал парить в эмпиреях и хоть немного поработал над текстом. Но много ли таких, помнящих? Уверена, что нет.
Глядя на то, как зарабатывают на жизнь сотоварищи, полуграмотные существа, наблатыкавшиеся по сайтам распродажи дешевеньких рецензий на никому не нужных и не известных авторов, пытаются тоже «поднять денег». К тому же клиент у них беспомощный и беззащитный, этому что ни дай — всё съест, некому разъяснить бедолаге, что:
а) «мне было с вашей книгой светло-тепло» — это не рецензия, это ахинея, не имеющая ни малейшей ценности в литературных, а тем паче издательских кругах;
б) что рецензия и редакторская правка — разные вещи, подменять одно другим не стоит, они не взаимозаменяемы;
в) что редакторский разбор произведения и рецензия тоже по сути разные вещи, причем первая полезнее для автора, для него и делается, вторая пишется для публики в попытке настроить читателя на определенное восприятие текста;
г) и, наконец, рецензия, правка и разбор нужны писателю, намеренному работать над собой и своими текстами, а не собирателю лайков и чмафок. Последнему вообще ничего не нужно, не стоит и деньги тратить. Он либо повзрослеет, либо не повзрослеет, тут уж как Бог даст.
Вторая особенность местечковых «врайтинг скулз» масштаба мелочной лавочки — это именно их местечковость. Их Олимп, их главное занятие — утешение простых обывателей, жаждущих внимания и признания, имитации творчества и творческого роста, создание филиалов и филиальчиков столичной литтусовки, где кукушки и петухи находят друг друга по общей ссылке. Спрашивается, чем эта нехитрая уловка в духе столь ненавидимого большинством творческих личностей «совка» отличается от литературного кружка в провинциальной местности, где всех развлечений три штуки — водка, мордобой и Дом колхозника?
Не скажу, что утешение и созидание пусть небольших отдушин для провинциала дело плохое — нет, это хорошее дело. Очередное малое благое дело. Вот только большая литература тут при чем? Ну при чем она, скажите вы мне, благостные «святые люди», целящие в главную свою мишень — в рабочие места для писателей? Писателей, которых вы сами, пока тащили на Олимп своих протеже, земляков, родственников, друзей, однокашников по курсу ичерт знает кого еще — именно вы превратили их из профессионалов в просителей, если не сказать попрошаек. И теперь у писателя не литература во главе списка ценностей, а рабочее место, где ему за самую нетворческую работу заплатят хоть сколько-нибудь.
Неудивительно, что профессия литератора умирает по частям, словно больной проказой, от которого понемногу отваливаются части тела. Врайтинг скулз (и почему они не говорят «писательские школы» или «литературные клубы/кружки»? потому что на обычное, знакомое, РУССКОЕ название лох не купится? вот то-то и оно), возможно, состоят из разных людей, не обвинять же всех чохом. Но они дрянная замена тому, что было и работало. Весьма дрянная.