1. К. Зайлцкас «Мама мама». У ребенка родителя-нарцисса есть несколько вариантов развития: подчиниться и покорно стать тем, что из тебя вылепят; притвориться послушным, а втайне готовить силы к решающему побегу; или объявить открытый бунт. Трое детей Джозефин Херст выбрали каждый по дорожке, и в результате один всегда при маме, другая исчезла, третья в психиатрической лечебнице — и, кажется, именно из дурдома у нее больше всего шансов адекватно разобраться в семейной истории. Книга в целом ценная, но порой буксует на месте — чувства, чувства, и, кажется, уже ничего не произойдет и мы завязнем в бесплодных взаимных обвинениях, — но потом автор подкладывает кого-нибудь под колесо сюжета и мы выезжаем в совершенно новую картину.
2. М. и С. Дяченко «Vita Nostra. Работа над ошибками». Продолжение первой книги «Vita Nostra», которая дважды заставила меня не спать ночами, настолько захватывающей оказывалась — о девочке, попавшей в институт, где нужно против собственных сил развивать то, чему в человеческом сознании нет даже имени. Я успела услышать много негативных отзывов, мол, не стоило 15 лет спустя пытаться продлить старый успех, — не могу (не хочу) согласиться, меня увлекло практически так же. Столько же жестокости и воли, но теперь они явственней проявлены, четче осознаны и озвучены. Больше силы — и столько же непонимания, как с ней правильно поступить.
3. А. Мариенгоф «Циники». В декабре сходила на спектакль «Циники» в театре СХТ, и после этого потребовалось освежить в памяти текст, чтобы аргументированнее спорить об увиденном. Эта книга — личная и постреволюционная хроника, краткие и ёмкие кусочки личной жизни чередуются с фрагментами чудовищных новостей. Владимир, от лица которого ведется речь, в спектакле вышел нервическим и хрупким, в книге же он видится мне гораздо сильней. В целом, книгу люблю безоговорочно, с первого прочтения, и пятое не предел.
4. Э. Веркин «Остров Сахалин». Жанр постапокалипсиса в целом довольно мрачная штука, но, кажется, Веркин достиг в этой мрачности исторического максимума — в выжженной пустыне есть хотя бы чувство простора; но стоит запустить в радиоактивные земли сонм гибнущих китайцев, застроить территорию шахтами и тюрьмами — и картина становится гораздо черней, — кажется, уж лучше бы пустыня. В книге хватает политической сатиры, думаю, я уловила далеко не всю; лично я просто погружалась в гнетущую атмосферу, без радости восхищаясь тем, как у автора всё на Сахалине складно и жутко устроено. Где-то ближе к середине книги вдруг завертелся еще и сюжет — то никакого не было, то сразу на разрыв. Так стало еще лучше.
5. Г. Грасс «Жестяной барабан». Снова классика, книга нобелевского лауреата Грасса, мне такие всегда немного неловко описывать — о ней и без меня уже сказано столько, что, наверное, можно сравнить с объемом самой книги (а она в разных смыслах одинаково велика). Немного сюрреалистичная история мальчика Оскара из Данцига 1920–1950-х, который рожден был уже со взрослым умом, после трех лет сознательно отказался расти и до некоторой поры говорить, выражая свое отношение к действительности лишь стуком в жестяной барабан и оглушительным криком, бьющим любые стекла. Он неоднозначен, этот герой, он вызывает то симпатию, то отвращение; и роман позволяет себе быть очень разным от главы к главе, меняя стили повествования. Нет, я не полюбила эту книгу, хотя провела с ней почти весь месяц. Это больше похоже на уважение.
Всегда любила много читать. Одно время глотала все
подряд. Теперь выбираю, но сделать это сложно. Благодаря автору обзора
литературы я не только почитаю новинки, но и вспомню классику. Спокойно, без
навязчивости даны отзывы, высказано мнение о каждой книге. Поверим и проверим,
так ли это.