Самоновейшая критика убивает
#новые_критики #новая_критика #ципоркина
Когда натыкаешься на сказанные сертифицированными критиками-филологами фразы вроде: «Некоторым авторам я доверяю, несмотря на то, что я не смог прочесть их книги. Может ли написать плохую книгу Леонид Юзефович? Не может. Заранее считаю, что его „Филэллин“ хорош (хотя не читал этот роман)» (К. Анкудинов), поневоле задаешься вопросом: а на кой ляд вы тогда нужны, господа критики? Если автор уже раскручен, если на нем уже печать стоит, то есть, пардон, знак качества, почему бы не оставить его без всякого пригляду со стороны критиков? Оценили рейтинг: тиражи-продажи-скачивания — и шабаш. Не надо всей этой паралитературы с ее парафилией.
Молодняк филологический и вовсе не стесняется, со студенческой скамьи так и рубит правду-матку насчет вашей, критики, ненужности. Последней самой, оценочной функции вас лишить намеревается: «Никто не давал критику права на оценку; его задача — не возносить и не ниспровергать... Такие представления о сущности литературной критики есть результат некомпетентности или неких комплексов, преодоление которых не является предметом разговора о литературе. Задача критики, которая и делает её интересной, состоит в приращении смыслов литературного произведения». (М. Тухто)
После таких заходов из Марьиной рощи осознаешь: важнейшей (и единственной) задачей любого литератора становится прикрытие неспособности другого литератора самостоятельно привнести смысл в свои опусы. Умение втюхать писателю безмысленное нечто, написанное членом каморры, закрытого литературного сообщества — такова ожидающая нас самая новая критика (а отнюдь не НК, что существует под тем же названием как направление критической мысли). Самоновейшая!
Неудивительно, что молодые уже сейчас усердно нахваливают тех, кто, по их мнению, хорошо послужит им тягловой и движущей силой при подъеме по социально-литературной лестнице. Да и критики, коих ни начинающими, ни молодыми не назовешь, стараются примазаться к самоновейшей критике и отмазаться от «неактуального» критического метода: «Что это вообще такое — качество текста?» (А. Топорова). Действительно, откуда дочери писателя и критика, самой подвизающейся на этом поприще, знать, что такое художественный уровень произведения?
Посмотрим же, насколько их усилия успешны. Останутся ли они на своих местах, когда все придет в ту точку, к которой они так радостно стремятся.
В свете новых (самоновейших) критических веяний главное отнюдь не текст. У нас, как давно уже признает сообщество критиков, и премии дают не книге, а автору. Поэтому как только автор становится премированно-известной личностью, он может исписаться, он может троллить литературную тусовку и читателей, он может шабашить, словно гастарбайтер на стройке — все равно он уже считается золотым запасом современной литературы. Никого качество написанных им текстов более не волнует. Никого среди литераторов, я имею в виду.
Также все признают, что критика слилась в экстазе с маркетингом. Критики без зазрения совести нахваливают косноязычных, насквозь фальшивых «новых Гоголей», пишущих про величайшие трагедии прошлого века напыщенную чушь, пользуясь статьями Википедии (аккуратно избегая щекотливого вопроса по части матчасти): «Леонтьев (говорю же — проза гипнотическая) помещает читателя в самую сердцевину сознания участников происходящего. Причем не только жертв, но и их палачей». (О. Балла-Гертман) Во всяком случае, пока те еще свежи и новы, а тираж новинки надобно продать.
По-простому, без затей, одними и теми же словами нахваливают что под руку попало, от взятых под покровительство начписов до модных литераторов: «определенно одна из главных книг, написанных по-русски за последние годы»; «настоящая большая литература: сама жизнь, отлитая в слова, и беспримесное читательское счастье»; «умение писателя восхитительным языком рассказывать захватывающие истории»…Если же стыдно хвалить то, что похвалить необходимо, критик выдает что-нибудь вроде «прежде всего это написано трудягой» (Г. Юзефович). Надо же как-то поощрить труженицу «Дома-2», любимицу не столько публики, сколько маркетологов Ольгу Бузову? На этот раз — как писательницу. Актрисой-то она позже стала, а то и здесь бы получила причитающиеся «ку».
Множество мастеров этого дела самозабвенно приращивает отсутствующие «смыслы» к нехитрым россказням насчет бурно проведенной молодости младоавторов: «Биография, написанная с позиций трансгрессивного опыта и возможных миров расширяет биографическое событие бесконечно и в конце концов вбирает в себя все, абсолютно любую историю, произошедшую с кем угодно». (Е. Вежлян) Как-то, знаете ли, не радует мысль, что и ты можешь «валяться в канавах и есть с помойки с заезжими панками», словно автор рекламируемого критикессой опуса. Ибо трансгрессивный опыт — он такой непредсказуемый… Рассуждать о его нужности по крайней мере опрометчиво.
С благословения эдаких «коммивояжеров привнесенных смыслов» любой дурак рано или поздно додумается сработать на приращение: «к пьянкам и хворям авторка решила добавить умностей», пишет о подобном случае один из немногих критикующих критиков. А критик из числа не критикующих тут же разъясняет публике, отчего это должно радовать и восхищать: «От текста эта установка требует стать свидетельством опыта, который может выдержать проверку на подлинность и неумышленность». Подлинный и притом неумышленный опыт — ну не чудо ли! Да, критика в ее устарелом, четком и внятном виде должна стыдливо скрыть лицо свое и удалиться… куда-нибудь, глаза б самоновейших критикесс ее не видели.
Однако статьи и доклады, заваленные ненужными терминами, словно квартира силлогомана хламом — все они не более чем переходная форма от старой критики, мутированной, больной, переродившейся, но еще помнящей свои задачи, к критике самоновейшей, окончательно отрясшей с ног своих оценочно-аналитический прах.
В ней друзья писателей (если не сказать писатели друзей) будут не критиковать, не анализировать и даже не раскрывать подноготную произведений. Они будут заниматься визионерством и сновидчеством. Возможно, под веществами: «Алла – это персонаж её собственного сна, какого-то заблуждения (в лесу заблуждаются)… Свидетель важнее преступника. Иначе тот даже не узнает, что заблудился, а опушка его поглотила и сволокла под кусток, а там волчок не волчок, скорее, – паучок из баньки Свидригайлова».
О нет, не спрашивайте меня про логику данного высказывания, про то, как последующее вытекает из предшествующего, вывод — из посыла. Очевидно, преступник в метафоре (или автор с критиком?) находится в таком укур… возвышенном состоянии, что и не заметит, что его съели. Во вселенной записных хвалитиков иная логика, трезвым и здравомыслящим людям она недоступна. Не для них, кстати, и современная литература пишется. Смиритесь.
Уже сегодня после того, как очередную историю «сблевов» или, скажем, «неравномерных пописов» продали, та из компиляции сетевых постов становится «подлинным и неумышленным опытом». А там непременно найдутся хвалитики, которые объявят авторов сего выше критики. Дескать, нечего анализировать творчество человека, который достиг таких высот:
— они трудяги (весьма распространенный аргумент в сетераторской, отъявленно-графоманской среде: «Написать роман — это труд, уважайте труд автора!»);
— они премированы и номинированы столько раз, что замечать за ними не просто ошибки, но и откровенную халтуру тем, кто не был столько же раз премирован, есть зависть и бесстыдство (другой распространенный графомански-сетераторский аргумент: «вы завидуете»/«сперва добейся»);
— у них такие тиражи, что это само по себе есть свидетельство их гениальности (там же, в сетераторской среде по этому поводу существует шутка «Миллионы мух не могут ошибаться!»).
Самоновейшая тактика — нахваливать товар и сбывать что угодно покуда свежее — попросту уничтожит критику как таковую. Подумайте, зачем вы все, господа паралитераторы, нужны господам литераторам, коли автору уже сейчас требуется лишь чтобы его купили и продали, а вовсе не устарелые, вами же охаянные анализ и оценка текста? Ему и хвалебных анонсов хватит, дабы состояться как писателю. Оно и короче, и публике понятнее, и в блёрбы без проблем помещается.
Не нужны сегодняшнему писателю статьи о том, как следует трактовать его «трансгрессивный опыт» (лытдыбр, нытье, эротические фантазии и псевдоисторические труды, основанные на Википедии). Ему нужен отклик как элемент статистики, рейтинга, клик, просмотр, скачивание. Вы осколки другого времени, не следующего законам маркетинга. Прощайтесь с профессией, господа критики. Дорогу рекламщикам, записным вралям, которым любой ценой требуется создать иллюзию, что все не просто хорошо, а замечательно и упоительно.
Однако процитирую под занавес высказывание покойного издателя Михаила Стрельцова: «И у московских модных литераторов из тиража продаются всего двести экземпляров, еще триста идет в корзины уценки, прочее — под нож на туалетную бумагу». А также верное замечание Александра Кузьменкова: «Опять же про Пелевина: русский Forbes утверждал, что продано 130 000 экземпляров „Непобедимого солнца“ — это при совокупном-то тираже в 73 000». Неудивительно, что цифры продаж бессовестно завышаются: именно так рекламщик создает необходимую для его деятельности иллюзию. А теперь и критик, по общему мнению, должен подключиться к этому малопочтенному занятию.