СЛОВО О МУХОЯСТИИ БОГОПРОТИВНЕМ
(О. Ермаков «Родник Олафа»; М., «Редакция Елены Шубиной», 2021)
#новые_критики #новая_критика #ермаков #родник_олафа #редакция_шубиной #кузьменков
Обложка у «Родника» знатная: крестьянский мальчик с картины Богданова-Бельского «У дверей школы» (1897) пялится на какой-то подозрительно современный полуустав. «РЕШку» можно поздравить: полное единство формы и содержания.
А содержание… предупреждаю: это не спойлер, а вариация на ермаковскую тему. Так вот: на диком бреге Гобзы-реки вельми дублий гридь Пердило Мудятич зырил на удолие, где высилась шеренга елок, и меланхолично лыбился. 542 страницы ядреной псевдоисторической дурнины и вполне приличный по кризисным временам двухтысячный тираж. О люте мне!
Не знаю, какая нелегкая занесла приличного военного прозаика в историю, о которой он знает столько, сколько я о теореме Виета. Но занесла. Исторический романист Ермаков был в тайный год крещен цветочным крестом по благословению старицы Елены, дщери Данииловой, скорбных главою неустанной попечительницы. Впрочем, не она одна старалась – бобэ Роднянская таки сварила всем цимес мит компот:
«Пластика письма удивительная, защищающая честь классической русской прозы. Гений места дышит во множестве достоверностей».
Шубина, впрочем, подстраховалась: «Родник» вышел в серии «Неисторический роман». А где вы нынче видели исторические романы? Современная историческая проза делается из Толкина пополам со старославянскими ошметками: паки, паки, иже херувимы. А если автор по-акунински именует клинок сеченем, то есть январем, по-самсоновски путает алтарь с аналоем или по-иванóвски цепляет на саблю бунчук вместо темляка – так это мелочи. Нас уже и хмельной сулемой потчевали, и бабой о двух десницах пугали.
Вот и до текста добрались. Долго я этого ждал: в июле 2020-го «Новый мир» напечатал отрывок из ермаковского опуса, и стало ясно – клиент прибывает.
Прибыл. А хошь ли, друже, огнем спалю? А хошь ли, друже, конем стопчу? А хошь ли, друже, живком сглону?
Неисторический роман, значит. Политкорректно, да. Но это вообще не роман, а хромая на все конечности графомания, откровенный авторский и редакторский брак.
Сюжет? – с ним О.Е. не перетрудился: обобрал Иванова, делов на три копейки. Получилось «Золото бунта» в изводе 1230 года. Там – уральская Чусовая, тут – смоленские Гобза да Каспля. Там – сплавщики, тут – плотогоны. Там – пастырь добрый Флегонт да раскольники-истяжельцы, тут – пастырь добрый Стефан да язычники. Там и сям герои гоняются за неслабым бонусом: сплавщик Осташа – за пугачевским кладом, немой плотогон Василек – за даром речи; оба остаются при пиковом интересе. Там и сям голые девки в речках плещутся: вогулка Бойтэ да язычница Гостена. Самому жаль, но от цитат воздержусь: не та у нас повестка дня.
Чем оригинал выгодно отличается от клона, так это голливудской динамикой: то мордобой, то мокруха, то заряженный штуцер вместо фаллоимитатора. У Ермакова повествование то и дело впадает в кому, и начинаются пространные лекции. Вам перескажут «Сказание о Борисе и Глебе», «Повесть об ослеплении Василька Теребовльского», житие святителя Спиридона Тримифунтского – кто бы еще объяснил, каким боком оно к сюжету.
Язык? – вот здесь начинаются серьезные разночтения. Иванов свои «бокори с кипунами» да «сохлые рвотины» выдумал – какой с него спрос? А Ермаков, похоже, весь интернет перетряхнул, чтобы найти старыя словеса почуднее, позатейливее: анжь, похухнание, женуть и проч. Правда, распорядиться экзотами не сумел: он и на ровном месте буксует. Это было заметно еще по новомирской публикации – пир духа для лингвистов: «Перуне серчает». Когда Елена Иваницкая ткнула сочинителя носом в неуместный звательный, Перуну вернули законный именительный. Так за всем не уследишь, тем более по отрывку.
Если Богословский или Николаенко будят во мне граммар-наци, то Ермакову удалось разбудить лютого граммар-инквизитора. Над «Родником» я понял, что мне симпатичен капитан Лебядкин: всего-то стакан мухоедства. О.Е. наладил производство продукта в промышленных масштабах. Чтобы дело не кончилось построчным комментарием, хватит двух-трех примеров.
«Мне купцы говорили, оне оксамиты оттудова везли», – а почему купцы оне, женского рода? Впрочем, не только купцы: «оне бортники». Спешите видеть! Тотальный вынос мозга, разрыв шаблонов! Улетное фрик-шоу: купцы-гермафродиты и бортники-трансвеститы! Художественный руководитель – Олег Ермаков!
«Кто истаяти плотовщиков твоих?» – с какого перепуга тут сказуемое в инфинитиве? Перевожу: кто погубить плотовщиков твоих? Из того же ряда: «Река суть». Подлежащее в единственном числе, сказуемое во множественном, что за прелесть: река являются. А-а, понял: глаголов сопрягати Перуне не велит, серчает. Такожде и падежов склоняти, звательный по-прежнему на все случаи гож: «Мечами Перуне ограждены».
Глагол «бысть», страстно любимый литературной образованщиной, в тексте употреблен 160 раз. Большей частью не к месту. «Бысть» – аорист, короткое законченное действие, однократно совершенное в прошлом. А «бысть он грек» – бред беременного матроса: однажды он недолго был греком. Это про святителя или про фармазона с пятью паспортами?
И конская доза лексических анахронизмов, как же без нее: «любили зырить», «меланхолично похлестывая», «в этот момент», «глупо лыбился», «шеренга елок», «шельма». Пластика письма удивительная, это точно.
Чтобы закрыть тему, мастер-класс: древнерусский для чайников. Потщи ся Олег рещи красноглаголиво и преизощренно, яко же древле Давид Псалмопевец, обаче втуне, понеже невегласен бяше и в учениех не зело хытр. И речааше безлепици мнози, и уподоби ся скомрахови.
Претензий к матчасти ничуть не меньше, так что и здесь придется брать по минимуму. Начнем с чистосердечных признаний подсудимого: «На истфаке я учился 1,5 года или чуть больше, подумал-подумал и решил, что все необходимое смогу узнать и сам». Сами, сами комиссары, сами председатели! – а в итоге комиссар книжку угробил, никакая реанимация не спасет.
Снова да ладом слово о словах: «Лука выучил его многим буквицам, а иные и складывать в словеса: БОГЪ, ХРИСТОСЪ, ХРАМЪ, ВАСИЛЁКЪ». А ничего, что букву «ё» придумала княгиня Дашкова в 1783 году? Несуразица того же свойства: «Господи Иисусе Христе…» Никонианская орфография до Никона? Это пять!
Дальше мне подогнали любимую тему: воинскую амуницию. Шлемы-шишаки в 1230 году? – тогда бы уж сразу буденовки: шишак на Руси появился никак не раньше середины XVI века. Немного погодя нагрянул мужик в калантыре. Калантырь, подсказывает добрый автор, это кожаная рубаха с нашитыми металлическими пластинами. Ага, уже. Во-первых, такая рубаха называлась куяком. Во-вторых, калантырь впервые упомянут в Кирилло-Белозерском списке «Задонщины» в 1470-е. И, наконец, это была не кожаная дешевка, а престижный кольчато-пластинчатый доспех, которым и цари не гнушались. Иван Грозный в «Истории о Казанском царстве»: «весь вооружен в златыя броня, в рекомый калантырь».
На несвоевременные охабни и однорядки не обращайте внимания. Скажем автору спасибо, что без корсетов обошлось. Да, Олег Николаевич, на будущее: обмотки – они у красноармейцев и с ботинками. А у смердов с лаптями – онучи.
И штампы, штампы, штампы. Если половцы, то непременно на косматых низкорослых лошадях – не иначе, у якутов табун отбили. Если варяги, то обязательно бандюки-отморозки. Проблема в том, что последний образцово-показательный викинг Ингвар Путешественник помер за 190 лет до того. Прочие переквалифицировались в управдомы.
Под занавес – немного ненаучной фантастики. В новомирском отрывке девка-язычница во время стриптиза заголяла «змеящиеся ноги». Редкая ортопедическая патология, да. Но «РЕШка» исцелила болящую – должно, в Центр Илизарова возили. Еще один любопытный эпизод: «Лука хватил нечаянно топором – прямо по руке, левой, два пальца и отсек, указательный и безымянный». Как при этом средний не пострадал? Сдается мне, такое возможно только в одном случае: если смиренный мних кому-то фак показывал.
Всем полный кафтан пенистого каравая: Олегу Николаевичу за бесспорную удачу, Елене Данииловне за очередной «Цветочный крест», – кажется, четвертый по счету. Так ведь явно не последний. Несчастья начались, готовьтесь к новым, сказал Вильям наш Шекспир.
Отставить. Применительно к случаю надо по-ермаковски: хорош лыбиться, Перуне суть желю и срящи учинити.