«НАЦБЕСТ-2022»: ВОСЬМОЙ ДУБЛЬ
(К. Рябов «Фашисты»; М., «Ноократия», 2021)
#новые_критики #новая_критика #рябов #фашисты #нацбест #кузьменков
Намедни в карьере Кирилла Рябова случился сбой. Неясного свойства, но вполне ощутимый. По «Фашистам» это очень даже заметно. Вместо респектабельного «Городца» – маргинальная «Ноократия» со срамным тиражом в 700 экземпляров при полном отсутствии ISBN. Вадим Левенталь разъяснил ситуацию весьма внятно и аргументированно: «по некоторым техническим причинам». То ли злобный вирус сгрыз все копии InDesign в издательстве, то ли злобный ковид под корень выкосил редакторов. Да что проку гадать на кофейной гуще? Одно скажу: трагический форс-мажор в «Городце» длится по сей день – рябовская «Щель», датированная 2022 годом, вышла в маргинальном «Ил-music».
Но проект «Кирилл Рябов» не закрыт. В «Нацбесте» паренька приветили и руку дружбы подали: в нынешний лонг вошли аж две книжки К.Р. – роман «777» и сборник «Фашисты». Обе пользуются ажиотажным спросом у Большого жюри. Для сравнения: пелевинский «Трансгуманизм» – шесть рецензий, зато «777» – 11, «Фашисты» – 12. Хотя где Рябов и где Пелевин… ей-Богу, тут не без водолаза. Но это сплетни в виде версий. Не принимайте всерьез.
А вот вещь вполне определенная: много шума из ничего. Ну что такое, собственно, Кирилл Рябов? – поскребыш нового реализма, клон Владимира Козлова. Оба сочинителя предпочитают трэш: пьянь, рвань, дрянь, а что сверх того – от лукавого. В результате любая тема у обоих оборачивается школьным сочинением «Быт и нравы темного царства». Оба пользуются телеграфным языком, разве что без «тчк» и «зпт». Оба набивают чучело прозы словесными опилками. Козлов посреди романа об экстремистах может устроить конкурс минета, который к сюжету ну вообще никак, Рябов предпочитает сочинять для героев многословные и ненужные сны или диалоги. Оба подменяют драматургию пустопорожними нарративами. Словом, двое из ларца, одинаковых с лица. А теперь разберитесь, кто есть кто:
«Продукты. Аренда. Шаурма. Конфеты. Печенье».
«Пивная банка, флаер, старик, окно, продукты 24 часа».
А главное вот в чем: оба не поняли, что субкультуру синей хаты и бардака можно до дна вычерпать в одном-единственном тексте. В результате Козлов изготовил методом холодной штамповки 14 книг. Рябов, тот моложе – «Фашисты» стали восьмым дублем.
«Я затарился бухлом, пришел домой и сел пить» («Клей», 2016).
«В мини-баре я обнаружил бутылку рома. Я ушел на кухню, сел и стал пить» («777», 2021).
«Селиванов выпил подряд четыре бутылочки водки. Немного подождал и добавил еще две» («Фашисты», 2022).
Рябовские сюжеты столь же оригинальны и на редкость разнообразны – что ни текст, то «Повесть о Горе-Злочастии» в современном изводе. «Пес»: служил Гаврила безработным и под раздачу угодил. «777»: служил Гаврила кулинаром и под крутой замес попал. Кирилл Викторович, а есть еще что-нибудь в репертуаре? Есть, а как же! – «Никто не вернется»: сменил Гаврила пол и паспорт, но все-таки влетел в блудняк.
В рассказах из «Фашистов» Гаврила будет служить алконавтом, копирайтером, учителем английского, статистом на киносъемках… в общем, не важно. Важно другое: рябовский герой – не человек из плоти и крови, а лишь сумма разнообразных несчастий. Правда, в малой прозе обломы случаются все больше единичные. Но это обязательный пункт повестки дня – как листопад осенью, как снег зимой.
«Фашисты»: Наташа размечталась о кинокарьере, а угодила в массовку, и киношники оказались сволочами – пришлось сбежать со съемок. «Полина»: барышня собралась на отцовскую могилу, но так ее и не нашла: чтобы отвязаться от надоедливой охранницы, ткнула пальцем в первый попавшийся памятник. «Корыто»: Шуйского бросила любовница. «Хуже героина»: Шилкина бросила жена. И так далее. Когда запасы реальной непрухи истощатся, грянет мистическая, – но о ней в свой черед.
Титульная метафора сборника: «На кухне горел свет. Там сидела голая Зоя. – Зоя в переводе с греческого означает “жизнь”, – сказала Зоя. Селиванов посмотрел на нее, грязную, толстую, с опухшим, землистым лицом, свалявшимися волосами, обветренными губами, отвисшими до пупка титьками, с татуировкой на руке в виде купидончика».
Такая вот жизнь. Родом из одноименного таблоида. Восьмой дубль, как и было сказано.
Чего Рябову категорически не следует делать, так это писать малую прозу. Романы отстоят друг от друга во времени, и там штамповка менее заметна. Но рассказы из «Фашистов» – сплошное дежавю: образы, ситуации и детали кочуют по текстам, как пушкинские цыганы по Бессарабии. В здешнем мире рулит гегелевская дурная бесконечность, других законов автор не признает.
В подтверждение – кое-какая статистика. Из рассказа в рассказ читателю будет мозолить глаза вывеска «24 часа» – пять раз. Дважды публика наткнется на патологически толстого мужика. Дважды герои бросятся в бега босиком – Селиванов от жены, а Наташа со съемочной площадки. Дважды предпримут бесплодные поиски отца – Селиванов и Полина. Аллегория, кстати, вполне прозрачная: сирая вы босота и безотцовщина, эх… Но продолжим. Шилкин вырежет на руке имя жены, а Вольский выколет его на безымянном пальце. Сиамских близнецов роднит общая привычка поджимать пальцы на ногах, и не только. Оба придумают руки на себя наложить, и у обоих дело кончится клоунадой. Шилкин собрался вены резать, но в итоге затопил соседей: лопнула ветхая труба в ванной. Вольский затеял вскрыться станком Gillette – еще бы пилку для ногтей приспособил, Сенека недоделанный. Про неверных жен и подруг вы уже наслышаны. И как минимум 21 раз герои будут видеть сны, что ни к селу ни к городу.
Впрочем, на этот счет есть разные мнения. «Постоянство – признак мастерства», – объявил Левенталь. Требую присвоить штамповщику Рябову высший 4-й разряд – в полном соответствии с ЕТКС.
Исключением из общего правила выглядит до безобразия затянутый рассказ «Человеку плохо»: служил Гаврила бесноватым, Гаврилу демон обуял. В копирайтера Вольского и впрямь вселился нечистый, по слову Аглаи Топоровой, «провоцирующий героя на антисоциальное, но в целом привлекательное поведение». Ага, очень привлекательное: «Я хочу вас изнасиловать. Желательно французским батоном». Мадам знает толк в извращениях! – но это так, попутная песня.
Я сказал: выглядит исключением. Вот именно, выглядит. На самом деле – те же яйца, вид сбоку. Сочинители наши берутся созидать нечто новое из старого материала. И со старыми инструментами в руках. Пытался, помню, Сенчин изваять постап, но дальше привычных причитаний о маленьком человеке дело не двинулось.
Рябовский хоррор мало чем отличается от рябовского реализма. Привычные декорации: спальный район (см. «Клей», «Пса», «777»). Привычные статисты: бомжи, синяки и прочие дегенераты (см. там же). Привычный визит к придурковатому психиатру (см. «Никто не вернется»). Привычно неприкаянный герой – безработный копирайтер (см. «Пса»). Привычно содержательные диалоги: «– А салат делать? – Не надо. – Только суп? – Только суп. – Может, все-таки и салат? – Вечером. – Так ведь уже вечер. – Да? Тогда завтра» (см. «Никто не вернется», «777»).
Столь же привычен язык сборника: простое, повествовательное, невосклицательное. Шаг влево, шаг вправо равны самоубийству. «Фашисты», если не ошибаюсь, украшены всего одним сравнением, – да и то из рук вон скверным: «Макароны, белые и толстые, похожие на дождевых червей». Кирилл Викторович, подскажите, чем именно похожи? Толщиной – так это вряд ли. Цветом – тем более.
«Фашисты» не оставляют по себе ровно ничего, кроме глубокой скорби о нескольких часах, потраченных впустую. Но рецензенты, натасканные на поиск трансцендентных глубин на пустом месте, дружно урезали марш. Тут и дыхание иной реальности имени Жучковой, и аватары имени Кронидовой, и хтонь имени Беляцкой, и метафизика имени Мягкова. А равно и прочий восторженный абырвалг, что напрочь отсутствует в словарях литературоведческих терминов, зато в ходу у паралитературных дамочек обоего пола. Попутно выясняется, что не все доброхоты книжку читали – Топорова, скажем, без тени сомнения именует героиню заглавного опуса Наташу Леной, а Беляцкая сократила количество рассказов в сборнике с семи до пяти. Да кто бы на эти мелочи внимание обращал.
Так что не сомневайтесь: будут вам к девяти дублям как минимум и десятый с одиннадцатым. Гаврила станет булку испекать и флейтой торговать, попутно страдая от гангрены и прочих несовершенств мира.
А шел бы он уже лесом. Кудрявым, как у классиков сказано.