«НАЦБЕСТ-2022»: ЖЕСТОКОЕ ТАНГО
(И. Бояшов «Морос, или Путешествие к озеру»; СПб., «Лимбус Пресс», 2021)
#новые_критики #новая_критика #бояшов #морос #нацбест #лимбус_пресс #кузьменков #плагиат
Никогда не пойму манеру перевирать чужие мемуары по принципу «просто добавь воды». Но это многих славный путь. Сначала Юзефович-père в «Зимней дороге» напросился в соавторы к Ивану Строду, дополнив лапидарный рассказ об осаде Сасыл-Сысыы чем ни попадя, вплоть до путешествий фрегата «Паллада». Немного погодя Быков в «Истребителе» обогатил дневники Лазаря Бронтмана зомби-хоррором и магическим реализмом. А давеча Бояшову попались на глаза беляевские «Записки русского изгнанника». С тем же результатом. Однако, тенденция, сказал бы фольклорный персонаж.
Два слова о Беляеве, он того стоит: белый генерал-артиллерист, помыкавшись в Турции, Болгарии и Аргентине, осел в Парагвае, где преподавал кадетам французский язык и фортификацию, стал советником местного Генштаба, а после участвовал в Чакской войне. Да не тем одним Иван Тимофеевич славен: 11 (по другим данным – 13) экспедиций в неизученный район Чако Бореаль, географические, этнографические и лингвистические исследования – и звание почетного гражданина Парагвая. Беляевым руководил не только научный интерес: генерал мечтал «найти уголок, где бы все святое, что создавала вечная святая Русь могло сохраняться, как в Ковчеге во время потопа до лучших времен».
Впрочем, экспедиция 1930 года была откровенно утилитарной: между Боливией и Парагваем назревала война за потенциально нефтеносные территории в Чако Бореаль. Англичанка, знамо, гадила: парагвайцев к войне подталкивала Royal Dutch Shell. И американка не отставала: боливийцев понукала Standard Oil. Перед Беляевым стояла задача отыскать озеро Питиантута, центр всех индейских коммуникаций, – тогда Парагвай получил бы серьезное стратегическое преимущество.
Акулы империализма, шпионские страсти, анаконды-ягуары-туканы – надо быть семи пядей во лбу, чтобы загубить дивную авантюрную фабулу. У Бояшова это получилось.
Осмотрительный «Лимбус» загодя соломки подстелил: книжку тиснули пробным тиражом в 300 экземпляров. И, вот вам святой истинный, правильно сделали.
Странице примерно к 20-й у меня разыгралось стойкое дежавю: где-то я все это уже читал. И впрямь читал – в «Записках русского изгнанника». И.Б., особо не смущаясь мародерством, ободрал с генеральского мундира все, вплоть до последней пуговицы.
Беляев: «За 5 сентаво можно было купить все: кило хлеба, мяса любого сорта, литр молока, кило овощей и фруктов. Хорошая квартира стоила 400-600 песо. Корову можно было купить за 800, коня – за 400».
Бояшов: «За пять сентаво можно было купить кило хлеба, мяса любого сорта, литр молока, кило овощей и фруктов. Хорошая квартира стоила до шестисот песо; конь – четыреста».
Найдите пять отличий.
Оно и понятно: на берегах Невы по-другому не умеют. Все тамошние прозаики от Букши до Рябова постоянно выдают на-гора пастиши, в лучшем случае – центоны. Иные жанры то ли вне компетенции, то ли не комильфо. Бояшов, конечно, – особый случай: исторический романист обречен на работу с первоисточниками. Да лепить из них паразитный текст, даже не утруждая себя перестановкой слов в предложениях, – вот что воистину не комильфо. Но у питерских собственная гордость.
Оставалось выяснить, где И.Б. разжился данными об экспедиции 1930 года. В «Записках» Беляев упоминает о своих изысканиях крайне скупо, одной фразой: «Я совершил 11 экспедиций в Чако, пролагая его сообщениями во всех стратегических направлениях». Ну да проблема-то не ахти какая, это же не в сельве дорогу торить.
Отыскалась и здесь основа: книжка Бориса Мартынова «Русский Парагвай». Мартынов обильно цитировал устные воспоминания одного из участников похода, 90-летнего Александра фон Экштейн-Дмитриева – не слишком, на мой взгляд, достоверные. Тем же занялся и Бояшов. И снова найдите пять отличий.
Мартынов (ну, или фон Экштейн): «Ее звали Киане. Ее необыкновенные черные глаза пронзили мое сердце. Мы вместе смотрели в ночное небо, любовались луной, слушали уханье филинов и хохот птицы чаха – хранительницы вод. А когда в глубине сельвы раздавался вдруг рык голодного ягуара, Киане прижималась ко мне своим смуглым телом, и я чувствовал, как трепещет ее сердце» (охотнее всего верю в индианку, которая боится звуков сельвы, – но это так, к слову).
И Бояшов: «Это – любовь. Черные глаза Киане. Чем не цыганка? Сегодня смотрели в лунное небо, слышали уханье филинов и хохот птицы чаха. Киане сказала мне, что птица чаха – хранительница вод. Когда в глубине сельвы рычит ягуар, Киане невольно прижимается ко мне своим смуглым телом, и я чувствую – ее сердце трепещет».
А что, дешево и сердито. Процент вымысла в «Морос» стремится к нулю. Бояшов всего-то пристегнул к экспедиции какого-то мутного мистера Фримана, похоже, из Secret Intelligence Service, да спас от лютой цинги есаула Серебрякова. Ну, еще увеличил число русских участников Чакской войны с 80 до нескольких сотен. И от души насыпал в текст всевозможных клише.
Беляев в романе, как и подобает исследователю, – добродушный ботан, родной брат Паганеля. Хотя, по словам современников, вечно глядел в Наполеоны, – оттого и накрылись банным тазом мечты о русском ковчеге: соратники разбежались. Донской есаул отправляется в сельву в черкеске и папахе, – и форма-то кубанская, и в тропиках более чем не практичная. Но казак такой казак. И выражается соответственно, посконно и сермяжно: «сокол ясный», «басурманин», – а прототип был недурно образован, в Парагвае инженером служил. Русские участники экспедиции от усталости языками едва ворочают, зато всегда готовы затеять многостраничный срач на сакральные темы: кто-виноват, что-делать и как-нам-обустроить. Про белокурых друзей и рыжих врагов говорить не приходится: с боливийской стороны к озеру идет команда отпетых беспредельщиков. А что вы хотели? – подбором кадров Эрнст Рём занимался.
Меня, само собой, потянуло перепеть бояшовский опус в духе Бендера-Гомиашвили: где среди пампасов нефть клокочет в недрах, а над баобабами закаты словно кровь, генерал отважный в парагвайских дебрях… Стройная фигурка цвета шоколада также налицо – Киане, дочь индейского вождя. Может, и не сочинял фон Экштейн, но с барышней все равно следовало расстаться без сожаления. Хотя бы из соображений вкуса: любовь прекрасной дикарки мусолили все, кому не лень, начиная от Карла Мая.
Сходство с жестоким танго усугубляет расхристанный кафешантанный стилёк, что был в ходу у провинциальных фельетонистов начала ХХ века. Завтрак? – Бог с вами, слишком просто: «церемония приема пищи». Разведка? – да что вы, хрестоматийно: «ведомство рыцарей плаща и кинжала». Но это еще не высший пилотаж. Футбол? – примитив: «игра, основанная на погоне за мячом и как-то незаметно мутировавшая в вирус, поставивший впоследствии мир на грань безумия». Французский осколок? – fi donc, mauvais ton: «раскаленное железо весом в двести граммов, бывшее за несколько секунд до того частью снаряда». Сказано же: просто добавь воды, – вот И.Б. и перекачал в текст все озеро Питиантута. Получилась неукротимая логорея, имеющая весьма косвенное отношение к Логосу.
Привычка чесать левое ухо правой ногой еще никого до добра не довела. Бояшов то и дело путается в своих причудливых стилистических асанах.
«Отец будущего географа и антрополога совершил стратегическую ошибку, отдав сына на поруки семейной библиотеке», – это надо же поруки с опекой перемешать. «Равнодушие к происходившей вокруг вакханалии мулов», – Илья Владимирович, кто на ком стоял? Мулы устроили вакханалию или, наоборот, остались к ней равнодушны?
Но языковыми косяками сочинитель не ограничился. Каждый персонаж тащит из кармана биографическую справку, сколь подробную, столь и не нужную. К чему, скажем, было толковать о порочных склонностях Рёма, если тот ни одного мучачо не сманил под сень квебрахо? На кой понадобилась боливийская экспедиция, если тамошние отморозки и до озера-то не добрались? – заплутали, кто-то сбежал, а остальные друг друга перебили. Ружья молчат: тут вам не Чехов.
Что гораздо хуже, Бояшов ни разу не пальнул из гаубицы. Слово «Морос», вынесенное в заглавие романа, – название племени пигмеев-каннибалов. Кстати, о них никто слыхом не слыхал, кроме фон Экштейна, но это в нашем случае не так уж и важно. Автор долго и старательно нагоняет жуткую жуть историями о зверских зверствах людоедов:
«Дикари пожирают детей, запекая их на угольях. Сдирание с живого человека кожи у морос считается самым щадящим видом пытки. “Кровавый орел” викингов ничто по сравнению с их обычаем наматывать человеческие кишки на специальный столб».
А еще морос умело маскируются, передвигаются по деревьям и пропитывают стрелы трупным ядом. И?.. А ничего. Милости просим в индейскую народную избу, садюги остались за кулисами. Справедливости ради: именно так и рассказывал фон Экштейн интервьюеру.
Зачем тогда столько внимания злобным пигмеям? Ха. Публику кинуть – тоже, между прочим, питерская фишка. Крусанов, к примеру, оставил читателя с пустыми руками как минимум в двух романах – «Укусе ангела» и «Железном паре» – и добром десятке рассказов из сборника «Царь головы».
Но вернемся к Бояшову. За «Нацбестом» Илья Владимирович отправляется регулярно, как генерал Беляев в Чако Бореаль: нынешний поход – шестой по счету. Но, в отличие от, И.Б. лишь раз вернулся с трофеем.
Очень надеюсь на очередной облом.