ГОЛОС ПОКОЛЕНИЯ
(Маша Мокеева «Магаюр»; М., «Эксмо», 2021)
#новые_критики #новая_критика #мокеева #магаюр #кузьменков
Не дай Бог, окажусь прав, но в «Эксмо», по-моему, открыли свою фабрику звезд: затеяли печатать миллениалов в серии «Голос поколения». «Магаюр» – как раз оттуда.
Сборник можно даже не открывать. Все симптомы неликвидности прописаны на обложке. Во-первых, имя авторессы – о своем отношении к разномастным Сашам, Машам и Катям я не так давно докладывал. Во-вторых, неудобоваримое название, из одного ряда с «Финтифлей» и «Сестромамом». Тоже не лучшая примета. И, наконец, blurb Шаргунова: «Читая, так и хочется воскликнуть: “Русь!”», – любое соседство с литературным мажором есть отъявленный моветон.
Продолжим, однако, знакомство. Аннотация написана в лучших традициях сиротского романса: «Маша живет в необычном месте: внутри старой водонапорной башни возле железнодорожной станции Хотьково. Там нет электричества и работать приходится при свете керосиновой лампы, винтовая лестница проржавела, повсюду сквозняки…» Ага. Забыли добавить, что пишет Маша на бересте угольком, добытым из коптящей буржуйки. Не повредил бы и бессмертный пассаж из «Ландыша серебристого»: «Вы жертва раннего аборта. Добрый санитар нашел плод на больничной помойке…»
Что, кстати, отчасти истина. Мария Мокеева в 2016-м окончила Институт журналистики и литературного творчества, – и вовремя, надо сказать, поспела: вскоре ремеслуху лишили аккредитации. Литкритику пишбарышня изучала под патронатом Вежлян, у которой «постправда и кризис субъектности», а в прозе студентку наставлял Евсеев, у которого «дома сизым дымком попукивают». Пять лет назад М.М. вышла в финал «Лицея» – тоже говорящая деталь. Судите ж вы, какие розы…
Единственное, в чем здесь грешно сомневаться, – титул «голос поколения».
Давеча Денис Горелов писал: «Интеллигенция с пафосом зовет это “непоротым поколением”, но явление шире: эти дети сроду не были в армии, в драке, в школе, где нужно учиться, а не в айфон играть, в любых условиях самоограничения». Так проза, воля ваша, и есть лютое, страшнее не бывает, самоограничение. Не тащи на бумагу любую хрень, что пришла в голову. Не верь себе: десять раз, вдоль и поперек, изучи матчасть. Режь страницу до абзаца, абзац до фразы. Да что проку повторять избитые истины, все едино не про миллениалов писаны.
М.М., говорят, исповедует те же принципы, что и Сьюзен Зонтаг: «Иду к своей пишущей машинке, как если бы это был пулемет». Все бы хорошо, да мокеевский «максим» заряжен жеваной бумагой.
Сюжет, как правило, – широко распахнутая дверь в никуда. «Красные паломники»: путники с великими трудностями одолевают дорогу к храму, похожему на огромный шатер, от которого исходит нездешнего соблазна аромат. Под занавес выяснится, что это муравьи ползли к миске с пирогами. «Чайный капитан»: охранник на КПП нипочем не желает пускать журналиста в лес, а вместо этого настойчиво советует прогуляться по полю да собрать иван-чая. За сценой наблюдает безмолвный свидетель – шлагбаум, растолкует авторесса немного погодя. «Тат-Нефть»: некто Алексей пристрастился к татарской кухне в придорожном кафе на заправке, а как-то раз, выйдя оттуда, оказался в эпицентре ордынского набега. Ах, какой реприманд неожиданный! В «Международных новостях» без реприманда обошлось: горячую воду отключили на две недели, спина болит, сосиски местного производства не содержат ГМО и консервантов.
И?.. Вопросы «о чем?» и «зачем?» применительно к миллениалам – верх наивности. Селуков и Москвина подчеркнуто бессюжетны и бессодержательны. А равно и примкнувшая Мокеева.
Некое подобие смысла тексты поколения Y обретают, когда авторы поминают незлым, тихим словом проклятое советское прошлое. О котором знают столько же, сколько я о сопромате. Филипенко внедрил в машбюро Наркоминдела вместо ундервудов не то линотипы, не то компьютеры – по мнению автора, документы в НКИДе не печатали, а набирали. Поляринов уверен, что в Мурманской области нельзя было выжить на государственную зарплату – да-да, при районном коэффиценте в 1,4 и 80-процентной полярной надбавке.
И Мокеева – из числа жертв ЕГЭ: «Перед уроком надо успеть повесить новый транспарант. Я его еще не видел, но, наверно, опять про мировую революцию. У нас в кабинете таких уже три» («Тридцать пятый»). На календаре вроде как 1932-й: мыши на Украине зерно сожрали. Но к этому времени утопический тезис о мировой революции тихо-мирно похерили: XIV съезд ВКП (б) в 1925-м сменил доктрину на построение социализма в отдельно взятой стране.
Впрочем, отношения с современностью у авторессы складываются ничуть не лучше. «Суть проекта была в том, чтобы делить поступающие от дорожных штрафов средства между жителями придорожных деревень, в которых есть камеры контроля скорости. Яковлев написал письмо депутату с просьбой включить их Переславичи в программу. На сбербанковские карточки, которые было предписано завести всем местным жителям, потекли деньги автомобилистов. Яковлева за такие заслуги выбрали председателем деревни» («За МКАДом вам не рады»).
Ядреный бред, со знаком качества. Комплексы видеофиксации нарушений ПДД работают на условиях концессии: владелец оборудования получает с каждого штрафа фиксированную сумму; скажем, в Московской области – 233 рубля. Ясен пень: не будет денег – не будет и камер. Далее: почему средства перечисляют частным лицам, а не в бюджет сельского поселения? И что за <censored> с бугра – председатель деревни? Вот главу муниципального образования знаю, а этого засранца – извините…
И здесь Мокеева не одинока: у Поляринова горно-обогатительный комбинат гонит потребителям сырую руду вместо концентрата ММС, Филипенко в северных лесах хлопок вырастил, а Кожевина назначает бывших зэков начальниками колоний – и по барабану ей Закон № 197-ФЗ.
Да что там законы. Для М.М. самая невинная фраза может обернуться западней: «Я пробралась к выходу и села отдышаться недалеко от паперти на поваленное бревно» («Полушка»). Это что, русская народная забава – бревна на попа ставить, а потом валить? Хотя у миллениалов и не то бывает: у Некрасовой кулаки собираются в шары, у Селукова туфли по локоть грязные, Филипенко к ножницам рукоять приделал. Стилисты, мать их через коромысло. Гвардия.
Нет уж, ну ее к лешему, сраную реальность: ведь самое натуральное минное поле. Проще сочинять сказочки: как Алексей возле придорожной рыгаловки получил монгольскую стрелу в задницу. Или как еще один Алексей пил водку со склочником Модестом и нищенкой Ульяной, а наутро кладбищенский сторож помог посетительнице найти дорогу к могиле Архиповой Ульяны Николаевны, и рядом обнаружились еще два памятника – Викторову Алексею Михайловичу и Коновалову Модесту Константиновичу. Прием такой, твист называется, по-русски – неожиданная развязка.
Еще в авторском арсенале есть антропоморфное атрибутирование – мыслящий шлагбаум или муравьи с человечьими именами, привет Маршаку и Чуковскому. И кроме того… хм. Пожалуй, на этом все. Жанровая палитра столь же разнообразна: две хронооперы, а все остальное – либо Сенчин с пыльной бытовухой, либо плюшевая Петрушевская с копеечной мистикой непонятного назначения. Хотя…
Не зря же Шаргунов восхитился: Р-русь! Мокеевская Русь того стоит – заповедник непуганных делинквентов и отрада для обозревателей «Эха Москвы»:
«Школа, конечно, та еще была. Зимой лед на стенах! Ее давно снести должны были, но не сносили. Даже школу другую начали строить, не достроили. Внутри наркоманы наши там все ширялись, короче… Один пацан, короче, встречался с одной девкой из параллельного класса. И пошли они гулять, чего‑то не поделили, он ее и придушил, прямо на стадионе, ты прикинь? Колготками. Жесть, да?.. Поднимаемся, короче, мы на эту крышу, а тут висит кот дохлый, привязанный к проводам за хвост. С него кровь капает, и на стене этой кошачьей кровью написано: “RIP”. А дальше маркером: “В этом коте жил бес”… Ты знаешь, я всегда уехать отсюда хотел, скучно типа, а сейчас рассказывал все это тебе и думал: блин, хорошо тут у нас. А чё куда‑то ехать?» («А чё?»)
Это пять, отдельные косяки не в счет. Добро пожаловать в семью, детка. Ты – голос поколения.