«НАЦБЕСТ-2022»: МЕНТ ПОГОНЫ ПРОПИЛ
(С. Кубрин «Виноватых бьют»; М., «Редакция Елены Шубиной», 2022)
#новые_критики #новая_критика #нацбест #кубрин #реш #кузьменков
За что люблю «Нацбест», так за верность традициям. Питерская премия из года в год следует завету государя императора Петра I Алексеевича: «Не держитесь устава, яко стены; в нем бо порядки писаны, а случаев нет».
Пункт 8.2 «Положения о премии» дает оргкомитету право исключать из конкурса произведения, вышедшие в финал других премий и тем более победившие в одной из них. Это, стало быть, порядки. А вот случаи: на моей памяти оргкомитет лишь раз проявил предписанную суровость – в 2017-м Зоберна с его «НОСом» на порог не пустили. Чего не скажешь о прочих лауреатах и финалистах.
А что вы хотели? Титулованные номинанты – это кого надо номинанты. «Петровы в гриппе», к примеру: издатель – Елена Шубина, номинатор – Галина Юзефович. Вопросы есть?
В 2020-м пензенский следователь Сергей Кубрин стал серебряным призером «Лицея» за цикл рассказов «Мирный житель». В 2021-м еще один кубринский цикл «Домой ужасно хочется» добрался до лицейского шорт-листа. Оба вошли в сборник «Виноватых бьют». Но порядки снова капитулировали перед случаем. Ибо издатель – опять-таки Елена Шубина, а номинатор – Алексей Портнов, один из ее команды. А блёрбы на обложке – от Прилепина и Рубанова. Все мэтры в гости к нам, запируем на просторе.
Пировать, как выяснилось, преждевременно.
Извините, но без лирического отступления не обойтись. Правила поведения в интеллигентном доме таковы. Вы можете нажраться в хлам, побить посуду, наблевать в углу и задрать подол хозяйке на глазах у остолбеневшего мужа. Не забудьте лишь по окончании непотребств страдальчески заломить руки и с должным надрывом провозгласить: кто виноват?! Вам немедля отпустят все грехи, умоют и похмелиться дадут. Ну, ясен пень: не просто так болезный шары залил, а по высоким идейным соображениям. Тонкая, ранимая душа. Свой человек.
Неприкаянные мудаки с печатью страдания на челе бродят по нашей новейшей словесности табуном. Герой «Мирного жителя», опер Гоша, он же Жора, Жарков – как раз из их числа. В общем, «Новые приключения Служкина, или Мент погоны пропил»: та же беспросветно нудная хрень про извечную маету загадочной русской души. С женой невмоготу: надо бухнуть и сгонять к проститутке Аллочке. Жена на лыжи поставила, но без нее тоже невмоготу: надо бухнуть и сгонять к Аллочке. Жена простила – и снова невмоготу, психотерапия прежняя.
И ладно бы рассказ-другой, а то полтора десятка, и все на одну колодку: «Ты как родился, уже кто-то решил, что жить тебе всю жизнь – плохо»; «Никому не хотелось (слу)жить, но каждый почему-то (слу)жил». Какая боль, какая боль!
Исчерпав запас реальных мытарств, Кубрин берется изобретать сюрреальные: то ли сны, то ли ломовые глюки, где и «бесформенная глыба американских денег», и карлик с конским оскалом мочит всех из АКМ. На редкость органичное сочетание натуральной школы с мистическим реализмом – будто эполеты на ментовском кителе.
Для полноты картины добавьте безоговорочный, куды там Облонским, композиционный хаос. Между двух рассказов о командировке в Чечню вклинятся два сугубо российских. Убитый в первом тексте цикла уголовник воскреснет и попросится на зону. Жаркова соберутся гнать из органов за утрату доверия, но немного погодя не подпишут рапорт по собственному: «Иди работай, пока работается». Почему вместо завтра сегодня вчера?
Однако рецензенты оценили, служба у них такая. Кира Грозная: «Главное в прозе Кубрина – то, что в ней есть жизнь. И есть правда жизни».
Чего-чего, а правды тут на десятерых питомцев «Лицея» хватит. Особенно достоверны два текста – «Чапа» и «Аллочка-давалочка», оба про применение табельного оружия.
В «Чапе» товарищ майор колет вора-рецидивиста Чапу на зверское убийство восьмилетней девочки. Прямых улик нет, сплошь косвенные, а подозреваемый в глухой несознанке. Жарков провоцирует Чапу на побег: «Бей сначала под дых, потом в лицо, потом в грудак. Бей и вали». Человек мало-мальски разумный сказал бы: обломись, гражданин начальник, 318-ю хрен нарисуешь. Но Чапа невзначай отупел, точно выполнил инструкцию и получил две пули – одну в спину, другую в голову. В полном соответствии со статьей 23 Закона «О полиции».
А дальше в соответствии с комментарием ко все той же статье должна была состояться служебная проверка. В ходе ее несложно установить следующее: 1) майор Жарков Г.Ф. отдал конвою устное распоряжение находиться в коридоре, нарушив тем самым предписания «Наставления по содержанию, охране и конвоированию подозреваемых и обвиняемых»; 2) майор Жарков Г.Ф. снял с подозреваемого наручники и открыл окно в кабинете, способствуя тем самым побегу. Впрочем, проверку могли провести абы как, не отрицаю.
«Аллочка-давалочка» и того круче: благородный опер валит из табельного ПМ клиента Аллочки – тот, сволочь, даме сердца малость личико попортил. «Был мужик, и нет мужика. Да и мужик разве? Так, одно название. А что потом. А ничего потом». И ведь воистину ничего. Ни уголовного дела, ни баллистической экспертизы, по которой злодея вычислить – как два пальца об асфальт: контрольный отстрел, пулегильзотека…
Если в «Мирном жителе» С.К. пересказывал Иванова или Сенчина, то «Домой ужасно хочется» – вариации на тему армейских рассказов Бабченко или Карасева. Говорить особо не о чем: из особых примет – лишь вторичность, из достоинств – линейность повествования.
Третью часть сборника «Вещественные доказательства» так часто сравнивали с довлатовскими миниатюрами, что и мне грех отставать. Правда, не могу не отметить кое-какие отличия от первоисточника – удручающе однообразный юмор:
«Иду домой. Ключи достал. Читаю объявление. “Уважаемые жильцы. Соблюдайте порядок. Избавимся от мусора вместе!” Закрылся, короче. Мало ли что».
«Телефон третий день требует провести “очистку мусора”. Боюсь нажимать, мало ли что».
Хотя это сущая мелочь. Не в пример гаже идиостиль за гранью идиотизма. Над кубринской книжкой я понял, как мирный житель становится кровавым маньяком. Отдельная благодарность Алексею Портнову: текст достался публике нецелованным. Молодца редактор. Стахановец.
Впрочем, начать следует с критических восторгов. Татьяна Москвина: «Предельно отточенные, обструганные, как доски, фразы плотно пригнаны друг к другу». Всецело присоединяюсь. С одной лишь оговоркой: доски те рубанка не видали, и каждая на одном ржавом гвозде болтается.
Поначалу кажется, что сочинитель из новых реалистов будет – то же «нулевое письмо» с подчеркнутым просторечием: «туева хуча», «труселя» и проч. Но следом грядет ничем не оправданное жеманство: «пронзил пластиком ложки тугой слой мороженого», – на кой тут мишура и бубенчики? Может, герой трепетно к еде относится? – так нет: «херанул вилкой в одинокий кусочек рыбной нарезки». Не простые у Кубрина мужики: то нежные, то брутальные. Могут пронзить, а могут и херануть. Отсюда и аритмия: «задрав облачную голову, гордо стояло небо» – «лето <censored>, как в последний раз».
А дальше гражданин начальник херанул во всю мочь, аж Розенталь с Ожеговым в гробу перевернулись: «слоистое лицо», «со счета сбитая чашка», «стройные каблуки», «почувствовал мякоть в ногах», «монотонно смотрели в пол». Пуще прочего впечатляет свиристель, невесть как порхнувший в череду отвлеченных существительных: «В тревожном карканье, гуле, свиристеле». Давайте зачетку. Высший балл.
Собственно, на меньшее Кубрин и не рассчитывает:
«Мечтаю о всенародной читательской любви. О востребованности. Думаю, не надо об этом стесняться говорить. Хочу быть любим читателями. При жизни прочувствовать, что такое звездная литературная судьба» (интервью порталу «Пенза СМИ»).
Хм. Для начала не повредило бы «Школьный толковый словарь» одолеть.
А до тех пор, не в огорчение будь сказано, виноватых бьют. Как и еще одну категорию граждан.
Последних даже и в алтаре.