БЕШБАРМАК ИЗ НОВОГО РЕАЛИЗМА
(Е. Манойло «Отец смотрит на Запад»; журнал «Новый мир», № 5-6, 2022)
#новые_критики #новая_критика #манойло #премия_лицей #графомания #кузьменков #альпина #новый_мир
У победительницы нынешнего «Лицея» Екатерины Манойло есть все данные для того, чтобы выдавать авторский брак. Владимир Сорокин как эстетический ориентир. Учеба в ЛитПТУ им. Горького, мастер производственного обучения – Басинский П.В. Форум молодых писателей в Липках. В общем, Е.М. – типичная воспитанница площадки литературного молодняка, плод вдумчивой отрицательной селекции. Не диво, что «Лицей» поощрил пишбарышню аж дважды: в номинации «Проза» и в номинации «Выбор книжных блогеров». Публикация в «Новом мире» и договор с «Альпиной» прилагаются.
Заранее предупреждаю: иллюзии насчет отца – отставить. Никакой он не иноагент и не национал-предатель. Российскоподданный казахских кровей всего-то хватил лишнего в гостях и помер. И погребли его по мусульманскому обычаю: положили в склепе головой на Запад.
Манойло, как и любой дебютант, зашла со всех своих козырей разом. А вот вам этнографизм! А нате магический реализм! И новый реализм вдогонку! Что, нечем крыть?
Сильный ход. С одной лишь оговоркой: все это числилось козырями лет пятнадцать назад.
Как говорят наши парламентарии, рассмотрим вопросы в порядке поступления.
Напрасно ильфопетровские журналисты клялись не писать про узун-кулак, шайтан-арбу и прочий шашлык-машлык. Ишак регулярно гуляет по садам российской словесности меж арыков и огней: не Абузяров, так Ганиева, не Чижов, так Ахмедова. Или вот Манойло, чей опус будто Великим комбинатором продиктован. Присутствуют: 1) бешбармак, шурпа (пища); 2) аул (деревня); 3) корпе (лоскутное одеяло); 4) шайтан (черт), 5) имам (зав. мечетью); 6) ой бай, Аллага шикир (выражения) и прочие азиатские арабески, достойные «Торжественного комплекта». На рецензентов накатывает потный вал восторга.
Холоднокровней, коллеги. Экзотику национальной окраины можно подчистую израсходовать в одном-единственном тексте. Вспомните хоть Ганиеву: три до оскомины одинаковых романа, сплошь из хиджабов, никабов и лезгинки, а после приключился к Лиле Брик в койку прыг. Думаю, и Манойло придется осваивать новые территории: кризис жанра неотвратим, как крах мирового капитала.
Магический реализм у титулованной лицеистки и вовсе не задался – а у кого, кроме латиносов, он вообще задался? Тем паче роль у него скромная, чисто прикладная: Е.М. завела историю с дележкой наследства в тупик, не знала, как разрулить ситуацию, – пришлось воскрешать мертвецов. Сначала покойный брат запел, что сестру заперли в склепе, а потом покойный отец встал, чтобы покарать супостата. Ну, вы поняли: cadaver ex machina.
Новореалистическая составляющая прописана с куда большей любовью и тщанием. Передвигаться по пространству текста следует осмотрительно: того и гляди в чью-нибудь кучу наступишь. Дрисней здесь маются все, вплоть до мертвяков:
«Тулин поймал взгляд матери и тоже уставился на подмокшее коричневое пятно на саване. – Кажется, кое-кто уже посрал, – захихикал он».
«Аманбеке поволокла племянницу к тазу с замоченными пеленками. – Нравится тебе говно? Так поешь вонючего супчика!»
«Катя не в силах больше терпеть, рванула что есть силы к стене монастыря. Когда бабушка подошла к кустам, Катя виновато спросила, нет ли у нее салфетки. Салфеток не было, и Катя сказала, что подотрется косынкой. Ирочка в ужасе протянула внучке несколько купюр. Деньги оказались скользкими. Катя порезала попу и испачкала пальцы».
«Какали. В огороде. Но мы закопали все».
Музыка Окуджавы, слова Манойло: говно, говна, говну, говном и о говне. И на бис, три-четыре: говно, говна, говну…
Вообще, эстетика нужника и помойки для авторессы неисчерпаема. Если уж жилет зеленый, то непременно «цвета навозной мухи». Если уж квартира, то вусмерть загаженная: «На кухонном полу в центре липкого подсохшего пятна лежал серый кусок вонючего мяса. Виднелись останки дохлых рыжих тараканов».
Вопрос одной из героинь «кто нашу сральню откачает?» на этом фоне переходит в разряд философских.
Доброволец, как ни странно, нашелся. Басинский в предисловии к новомирской публикации объявил: «Женская проза сегодня дает сто очков вперед мужским текстам по дерзости». Полноте, Павел Валерьевич. Мы что, ни «Норму», ни «Echo», ни «Книгу Греха» не читали? – мужики для себя фекальную тему давным-давно закрыли как бесперспективную: Аствацатуров, и тот присмирел.
Ну вот, все авторские козыри на столе: шурпа, ожившие мертвяки, пощечинки общественному вкусику, рассчитанные на ветеранов педагогического труда. Милая, чем дальше удивлять будете?
А нечем. Литературное мастерство у титулованной лицеистки даже не на ноле, это величина отрицательная.
Главная героиня, тезка авторессы начисто лишена особых примет: лица, характера, темперамента. Она вообще не человек, но функция: лакмусовая бумажка, призванная выявлять аномальность среды. В родном поселке маленькую Катю травят одноклассники. В Москве взрослая Катя вдоволь настрадается: хозяин съемной квартиры – тот еще садюга. А вернувшись в поселок за отцовским наследством, вновь будет страдать от звероподобной казахской родни.
Исключите из парадигмы опуса страсти по Екатерине, и мир прекратит вращаться. Пока пишбарышня не бросит в топку очередную лопату унижений и оскорблений, сюжет стопорит. И чаще, чем хотелось бы: нелегкая заносит Катю то в школьный драмкружок, то в Большой на «Снегурочку», то в риэлторскую контору – бабкину дачу продать. Кто бы еще знал, к чему все эти походы и вояжи.
Окружающий мир и его обитатели не вызывают ничего, кроме отвращения: «Воняю… будто с дохлых коров шкуру всю ночь спускал»; «Юрок потел и кислым своим запахом постепенно проникал в Катю». Но одна-единственная эмоция, размазанная на восемь авторских листов, – это, по-моему, трагически мало для полноценного романа.
Столь же скуден набор выразительных средств. Хотя «набор» – право слово, незаслуженная лесть. Из всего разнообразия тропов и фигур Манойло худо-бедно освоила одно лишь сравнение и эксплуатирует его на износ. Глагол «напоминать» во всех словоформах встречается в тексте 28 раз, прилагательное «похож» – 61 раз, союзы «словно» и «будто» – 98 и 189 раз соответственно. При этом авторесса особо не заботится о разнообразии. Если попалась вам на глаза «река цвета куриного бульона», будьте благонадежны, немного погодя встретится «гладь реки, похожей на наваристый бульон».
Язык у питомцев «Лицея» один на всех – из рубрики «Нарочно не придумаешь». «Отец» – новый каталог всех стилистических ошибок, от семантических плеоназмов вроде «колокольного благовеста» до штампов вроде «лучистых глаз» или «красавицы с глазами испуганной лани». И школярского изящества пассажи: «Неизвестность бурлила в животе»; «Молодая женщина с агрессивными черными бровями в брючном костюме». Брови в брючном костюме – это пять. Вот он, настоящий магический реализм.
Насчет матчасти можете даже не спрашивать: тоже прописана на зависть Маркесу с Кортасаром. Десятилетняя Катя, впервые увидев виолончель, интересуется: «А что за закорючки на ней, напоминают интегралы?» Может собственных Невтонов российская земля рождать. И не их одних: в железнодорожном вагоне, приспособленном под часовню, обнаруживается «алтарь, застеленный красной клеенкой в белый горох, весь в иконах и стеклянных банках с искусственными цветами». Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его!
Вопрос без ответа: какого рожна меня таскали по сортирам и помойкам, пугали ожившими покойниками и озадачивали бровями в брючном костюме? Идею в романе подменяет мутная аналогия: мертвый отец смотрит на Запад, и туда же устремлены помыслы его живой дочери – в Москву, в Москву. Подозреваю, есть тут метафизические глубины. Какие именно, нам скоро объяснят, если издатель на PR не поскупится.
Остается лишь поздравить всех фигурантов: пишбарышню – с лычками младшего сержанта, «Новый мир» и «Альпину» – с ценным приобретением.
Читателей не поздравляю: не с чем.