Прокаленный мускус
(Александр Иличевский. «Исландия» Альпина-паблишер)
Иногда создается впечатление, что те, кто попал под каток проклятых критиков, принципиально не обращают на это внимание. Но, господа присяжные заседатели – нет, нет и еще раз нет. Они меняются. Имею смелость заявить, что меняются в лучшую сторону. Так, с годами, после десятков зубодробительных статей, после гомерического хохота читателей – конечно, есть и те, кому такой подход не нравится – может быть, появится нечто стоящее в литературном плане.
Новые авторы поймут, что есть некие границы, которые не стоит переступать, старые авторы наконец-то перестанут многословно и утомительно самовыражаться и начнут использовать свой талант по назначению.
Наивно, скажете вы? А вот и нет, отвечу я. Возьмем нашего Иличевского. Возьмем его «Исландию». Не прекрасный каменистый островок, отапливаемый вулканами, населенный троллями, гоблинами и леприконами (ну и светловолосыми жителями тоже, как без них), которые послали всемирный банк и живут себе весьма неплохо – тушат магму, растят ананасы, ловят треску и слагают саги.
Это всего лишь район в Иерусалиме. Такая попытка обмануть читателя кажется очень трогательной, по-детски наивной и заслуживающей снисхождения. В самом деле, о чем может писать Иличевский? О Иерусалиме. О чем он не может писать? Обо всем остальном. Сколько раз вы сможете прочитать путеводитель? Ну, несколько раз. А если путеводитель такой водянистый, рассыпчатый, с постоянными отсылками к своим бабам, к своим пьянкам, к своим переживаниям тонкого плана – ну, пол-раза. Может, даже треть. А то и четверть.
Но есть и хорошие новости – Иличевский обошелся без политики. Он набрался смелости и не стал называть русских безбожниками и так далее. Он лишь два раза лягнул свою страну – причем очень стеснительно, робко так. Сначала заявил, краснея от смущения, что все послевоенные дома построены пленными немцами, пленные немцы подняли экономику страны-победителя. А потом, вспыхнув так, что пейсы задымились, намекнул, что образовавший в России новый Сталин уже готов захватить Европу.
Я так понимаю, что без обязательных либеральных реверансов книжку бы просто тупо не издали. И куда податься бедному семиту?
Израиль – жаркий, тесный, задиристый, не накормит. Иерусалим – наполнен верующими всех мастей и разношерстными блаженными, и, в общем, накормит, но не очень.
Так что с матушкой – Россией ссориться не резон. Можно просветить ее, сиволапую и дремучую, какой прекрасный город Иерусалим, рассказать ей, неверующей, о том, что весь мир Иерусалиму должен по гроб жизни.
Про должен – это не для красного словца. Это цитата.
Впрочем, ничего в этом страшного и преступного нет. Ну, любит человек не свой город. Ну, восхищается им уже вторую книгу подряд. Будет и третья, и четвертая, может быть пятая и шестая. В связи с чем возникает вопрос – а это, простите, художественная литература или историческая монография или, упаси Боже, даже диссертация?
На этот вопрос не будет ответа, господа. Потому что на серьезный путеводитель работа Иличевского все-таки не тянет. Потому что не может быть путеводителя с вот таким перлами – «раскаленное загустевшее стекло растворило в себе пустыню, а пустыня делает человека маленьким, как кустик, обрызганный мускусом лисьей мочи, направляет его эго в наполненную глубину…» и так далее и тому подобное.
Стоит учесть, что я лишь попытался дать общую картину, так сказать, со своей дурацкой манерой все конкретизировать. У Иличевского текст более обширен, расплывчат, хотя мускус лисьей мочи имел место быть.
Когда я понял, что Исландия – это Иерусалим, и в ней девятьсот страниц – пусть в электронном литресовском виде – я насторожился.
Каким бы болтливым автор не был, но заполнить чисто болтовней почти тысячу страниц тяжело. Тысяча страниц описаний жары, пыли, песка? Не может такого быть. Значит, текст будет разбавлен. Значит, будут описания попоек (эка невидаль) женщин (это такой вымирающий на Западе вид) и… тут у меня мурашки побежали по спине, я почуял стихи. Точнее, то что Иличевский назвал стихами, взяв от скуки свой обычный кусок текста и разбив его на столбики. То есть не зря пустыня вогнала человечка в его унутренний мир – человечек взял да и поделился пустынным унутренним миро со всем миром. Шалом!
Итак, в Исландии мы имеем – раздел со стишками, раздел с прозой, раздел с драматургией. Я, правда, не понял, к чему он там, но диалог между женщиной и мужчиной сделан вполне драматургически, он, она и больше ничего, никаких авторских ремарок. Зачем этот диалог? Тоже до конца не ясно, как не ясно в этой книге вообще ничего.
На самом деле сложный, очень сложный автор, даром что без ипостаси. Который мечется по миру и не может остановиться, который ищет мистические знаки там, где их нет, а там, где они есть, в упор не видит. Который спит с подвернувшимися женщинами, или не спит, который думает много, насыщенно, напряженно, который занимается суровым мужским делом – геодезией, и разбавляет ее описаниями, за которыми геодезия вообще не видна, который вдруг понимает, что эти самые описания усыпят читателя – и вдруг появляются разбойники.
Вот серьезно, когда появляются эти разбойники, радуешься им, как старым друзьям – хоть какое-то действие. А когда они бьют автора и называют «ослом», чувствуешь к ним почти родственную симпатию. Так его, так его.
Кончается все плачевно – разбойники, накурившись дури, раздирают на себе одежду, отдают автору мистические свитки и с воплями убегают в пустыню, к акридам, манне и голубой верблюдице.
Если представить роман как графический образ, то мы увидим бесконечное описание прокаленных солнцем камней, а на нем, как бусины, какие-то не связанные друг с другом люди – две старушки, женщина, эмигранты (ну как эмигрант не напишет о собратьях), придурковатый брат, которого, тем не менее, автор очень любит. Калейдоскоп на серой нити.
И бесконечные отступления. Выглядит это так. «Меня зовут Константин Уткин. Я сижу за столом и пытаюсь ощущения от девятисот страниц впихнуть в четыре. Передо мной окно, а за окном береза. Какая это береза! Белый ствол покрыт шелковистой корой, из которой древние руссы делали множество полезный вещей, гнали деготь, который применяли для смазки сапог, колес и защищаясь от гнуса, который летом жрет людей как звери, а звери тоже были в лесах, особенно смешанных…» И понеслась… колесница по арене.
Четкое ощущение, что как только автор слезает со своего иерусалимского ишака, он просто не знает, о чем писать, зачем и как. И поэтому просто вставляет все, что подсунула услужливая память – остается только придать художественной многозначительно (вот хватит, в самом деле, все уже поняли, какая у автора богатая внутренняя жизнь, пора опрощаться) – и больше к этому не возвращаться. Удобный метод. Дав читателю отдохнуть описаниями каких-нибудь чудиков, вернуться к своей идее-фикс.
Но – не стоит это отрицать – книжка, при всех своих недостатках, стоит на порядок выше РЕШевских селедок под шубой, по крайней мере Иличевский старается держаться золотой середины литературной речи. К сожалению, судя по некоторым признакам, он теряет ее, русскую литературную речь. Это еще не смешные корявости, вроде «кочующего архипелага щетины» (он мне уже начал приходить в кошмарах) а неспособность выразить точными и ёмкими образами то, что нужно. Автору кажется, что получилось, но - нет, не вышло.
Я бы посоветовал – если мои советы хоть чего-нибудь стоят – отбросить попытки разнообразить текст всякими нелепыми приключениями. Пусть остается таким, какой есть – медитативный, медленный, усыпляющий, успокаивающий, прокаленный солнцем и осененный религиозными тайнами.
Перестать заигрывать с издателем – но сохранить самобытность.
П. С. Два слова о содержании книги – ну, содержание.
#новые_критики #уткин #новая_критика #иличевский #исландия #альбина_паблишер #редакция_шубиной #графомания