УМНОЖЕНИЕ НУЛЕЙ

(Р. Сенчин «Нулевые»; М., «Редакция Елены Шубиной», 2021)

Времена меняются, нравы – не особенно, а Роман Сенчин – вообще никак. Хотя давайте-ка по порядку.

Поначалу новый реализм мыслился как отрицание траура и перманентный триумф преображенцев над пораженцами. Но хотели как лучше, а вышло как всегда. Клон натуральной школы по определению не мог фонтанировать жизнелюбием. Судить об этом можно по одним заголовкам, не заглядывая в тексты: «Минус», «Жизнь, которой не было», «Без пути-следа», «Книга Греха»…

И Р.С. тут был, что яичко ко Христову дню. Его проза – сплав свинцовых мерзостей русской жизни и чугунной тоски. Не особо богатый репертуар, это да. Давным-давно Лев Данилкин спрашивал: если Сенчин будет выдавать депрессивные тексты о маленьких людях 15 лет подряд, то кем станет, кроме тупиковой ветви литпроцесса?

Да вот, тем и стал. Все свершилось по писаньям.

Но Елена Шубина, добрейшей души женщина, постаралась обустроить тупик. Нынче, к примеру, номинировала прозаика на Премию читателя.

«Нулевые» – откровенный секонд-хэнд: рассказы, написанные с 2001-го по 2010-й, были опубликованы сначала в журналах, а после – в сборниках. Заявляю со всем профессиональным цинизмом: тут нет еще греха, всякая строка должна быть продана как минимум трижды. И скажу больше: это далеко не самое страшное.

Обложку «Нулевых» украшают три стилизованных нуля. Судьба – мастерица на аллегории: сенчинская проза как раз из того материала – из ничего и ни о чем.

Принцип сюжетостроения сродни подкормке помидоров: пять капель йода на ведро воды.

Оружия любимейшего род – пустопорожние нарративы:

«Сбоку площади драматический театр с колоннадой у входа, построенный лет сто пятьдесят назад; чуть дальше краеведческий музей – тоже старинное здание, – закрытый сейчас, и уже с полгода, на капитальный ремонт. Еще дальше универмаг “Сибирь“, трехэтажный, многозальный гигант. Универмаг работает с недавнего времени только по выходным, тоже из‑за отсутствия света, зато вокруг него плотным кольцом – рынок, где продают те же самые товары, что и в “Сибири“. Еще в районе центра – почта с междугородним телефоном, физико‑математический корпус университета, гостиница “Ермак“ (название звучное, хотя Ермак до их мест не добрался), ресторан “Сибирские зори” в дореволюционном здании, напоминающем Большой театр» («Ничего страшного»).

В одном из интервью Р.С. говорил: «Я родом из Азии, поэтому, видимо, пою о том, что вижу». Зачем читателю эта экскурсия, если ни на рынке, ни в ресторане, ни в гостинице не случится ничего судьбоносного? Впрочем, такие бесцельные пассажи у Сенчина повсеместно: от «Елтышевых» до недавней «Русской зимы».

А если надоест протяжная тувинская песня ни о чем, добрый автор вам радио включит или телевизор:

«В чеченском селении Новые Атаги совершено покушение на исполняющего обязанности начальника райвоенкомата. В результате взрыва он получил ранения и был госпитализирован. Один военнослужащий погиб и еще один получил ранение. Россия сокращает количество миротворцев в Косово. Этой ночью на родину отправился первый эшелон с военными. Вывод личного состава и техники продлится до конца июня» («Ничего страшного»).

На пересказ новостных лент вы тоже наткнетесь повсюду: «Полоса», «Дождь в Париже», «Русская зима». Только не спрашивайте, на кой ляд он нужен: сам не знаю.

Даже всеядная Майя Ставитская, сестра-близнец Галины Юзефович, на «Нулевых» сломалась: «Сенчину катастрофически нечего сказать».

Но: прямой талант везде защитников найдет. Сергей Беляков написал к сборнику вполне комплиментарное предисловие, где поставил автору в заслугу знание жизни и точность деталей. Всецело присоединяюсь: Роман Валерьевич тот еще Зоркий Сокол, уж такие детали отыщет, – мама, не горюй. То у «Москвича» кабину найдет, как в «Елтышевых». А то обнаружит на кухонном столе среди тарелок с омлетом… ваши версии? Минута на размышление, время пошло. Уважаемые знатоки, вы проиграли: жареные тостеры – подробности в «Русской зиме».

И в «Нулевых» полным-полно чудес, каждое – на зависть Гарри Поттеру. Самая высокая их концентрация имеет быть в повести «Ничего страшного».

50-летний профессор-филолог защитил докторскую диссертацию в 28. Вычислить точную дату несложно: степень была получена в 1979-м. Хм. По данным ВАК, в Советском Союзе средний возраст защиты докторской диссертации был немного больше – 55 лет. Да и после «Положения о ВАК», утвержденного Совмином в мае 1975-го, число докторских сократилось вдвое. Ладно, будем считать исключением из правила.

Другой филолог, доцент, в детстве вместо Жюля Верна читал «Путешествие за три моря». Афанасий Никитин с того света грозит автору кулаком: вскую лжу рекл еси? – не «Путешествие» писах, обаче «Хожение»!

На ноге у героини обнаруживаются круглые розовые шрамики – следы от аппарата Елизарова. Для справки: аппарат для остеосинтеза придумал доктор Илизаров. А у прозаика и барда Елизарова другой аппарат – шестиструнный.

В девятиметровой комнате невесть как помещаются две кровати, стол, два стула, шифоньер, сервант и трюмо с тумбочкой. Для полного комплекта не хватает лишь козы, как в старой еврейской притче.

Описано все это высоким канцеляритом с обилием неуклюжих отглагольных существительных: «умиляет ежелетнее нянченье мамой никак не растущих баклажанов», «жена продолжала рассказывать о своем лежании в роддоме», «она обрадовалась разнообразию своего тупого сидения», «она молчала, явно тяготясь их стоянием» и проч. Игорь Фролов в свое время недоумевал: «Говорят, этот писатель что-то преподает в Литинституте, который окончил, – неужели спецкурс косноязычия?»

«РЕШка» всегда умела показать товар лицом. И сейчас не оплошала.

Но для Сенчина всяко-разные косяки – дело десятое. Года три назад он опубликовал в «Известиях» статью о злобных критиках «Нечитабельные блохи», где сформулировал свою аксиологию:

«Главным признаком уродства выступают различные стилистические ляпы, смысловые нестыковки, нелепости, неграмотно составленные предложения. Авторы смакуют их, упиваются. Идея произведения, сюжет, интонация чаще всего остаются вне поля зрения».

Вообще-то, блохи суть паразиты, от которых надо избавляться любой ценой. Но все для вас, Роман Валерьевич: хотите про идею и сюжет – будет вам идея и сюжет.

Идея у сочинителя на все случаи жизни одна: «Перемен! Мы ждем перемен!» Хотя перемены пагубны, а то и гибельны – вот и метасюжет.

Несколько примеров. «Нубук»: подался паренек в бизнес – проблем нажил, триппер подцепил и рванул от греха подальше в деревню, к мамке, в глушь. «Дождь в Париже»: купил мужик тур во Францию, загрузился бухлом выше ватерлинии и ни Сену, ни Лувр в глаза не видал – ладно, и так сойдет. «У моря»: судьба сделала стареющему сценаристу подарок, симпатичную молодуху, готовую на все, – да пошла она в жопу, дура тупорылая.

В «Нулевых» – тот же самый пафос и те же самые сюжетные коллизии. «Чужой»: герой, приехав в родной городок, собрался было в клуб – телку присмотреть. А потом передумал: «Еще какие‑нибудь бухие дебилы прикопаются, ведь чужих здесь не любят. Единственное – можно дойти до ларька, купить бутылочку “Клинского”». «Жить, жить…»: собрались мужики, замордованные финансовым кризисом, руки на себя наложить. Но тоже передумали: «Фирмы успокоились, и в рекламные агентства снова потекли заказы. Немного, но все же. Зарплаты не очень, с докризисными не сравнить, но – терпимые». «Пусть этот вечер не останется…»: устроила продавщица бойфренду телефонную истерику – чего замуж не берешь, козлина? Но проревелась, успокоилась и отправила эсэмэску: «Прости. Пусть этот вечер не останется в нашей памяти. До пятницы».

Короче, старая песня о главном. Или главная песня о старом – от перемены мест слагаемых сумма не меняется. А коли невзначай зевота одолеет, так Анна Жучкова давно все стрелки на публику перевела: если, мол, вам Сенчина читать скучно, то сами вы скучные.

И вновь о Премии читателя. Думаю, шансы победить у номинанта довольно высоки: регалию до сего дня вручали шесть раз; трижды, с двухлетним интервалом, – питомцам «РЕШки». Нынче как раз их очередь.

Успехов, Роман Валерьевич.

#новые_критики #кузьменков #новая_критика #сенчин #нулевые #аст #редакция_шубиной #графомания #скука