«Нутрии, закрытые снутри»

(Ксения Букша, «Открывается внутрь», 2018 г. Из-во АСТ)

Не спрашивайте меня, при чем тут нутрии. Нет там никаких нутрий. Впрочем, в тексте нет много чего, в том числе таланта — но это не помешало его издать. Зря они это сделали.

Пишущим девочкам можно многое простить- даже творчество на уровне групп в контакте, которое перемежается сумочкой под цвет машинки и кудрями под цвет сумочки — в конце концов, они часами болтают по телефону, так почему не могут болтать, цокая коготками по клавиатуре?

Их можно чесать за ушком и выгуливать на Арбате, от ресторана до ресторана, ловя восхищенные взгляды завистников.

От них масса пользы, в самом деле — если только они не решают вдруг заняться серьёзным самовыражением, и не выражают, например, роман.

И вот тут начинается беда. Потому что девочка и роман — если он только не курортный — это лед и пламень, ад и рай, самолет и простокваша.

На самом деле — ничего особо страшного, конечно, нет. Можно читать. Можно не читать. Можно пропускать целые главы, тем более что в них нет никакого смысла. Можно радоваться лексическим уродцам, новоязу и классическому шаблонному канцеляризму — в общем, все есть в книге Ксении Букши «Открывается внутрь».

Первое, на что стоит обратить внимание — это название. У современных авторов с названиями беда.

Еще Корней Белинский утверждал — «В экзотике названья — пол-успеха, пусть в ноздри бьет за тысячу шагов...»

Бьет ли в ноздри то, что открывается вовнутрь? То, на что крепко надеются? Увы, не бьет.

Лучше бы назвала — «Закрытые снутри» Чуете экзистенциальный сквознячок? А он есть.

Почему прекрасно слово «снутри» не выделено кавычками, как и очаровательное «тошто»?

(Кстати, «Снутри у нутрий» тоже приятное название)

Почему эти авторские, не побоюсь, находки стоят в ряду унылого, правильного текста, ровного, как линейки прописи? Почему они помещены в повествование от автора, а не как речь ребенка? Вопросы, вопросы, вопросы.

Я эти вопросы задавал давно, еще со времен попыток Глуховского изобразить из себя БРП (большого русского писателя) — когда в его книге, после привычного серого косноязычья вдруг попадались чужие редакторские вставки, на которые, кстати, и ссылались прикормленные критики, находя зерно гениальности.

И не было мне ответа.

И сейчас, думаю, не будет. Только разочарование.

Сами посудите — начав читать, я пришел в искренний восторг. Я люблю смешных графоманов, я обожаю дрейфующие материки щетины, зеленые сугробы, алмазные струи и прочие находки, которыми нас одаривают самопишущие девы. И вот тут, какое роскошное начало, обещающее мне великолепный, сверкающий нелепицами текст — но фигушки. Да, замах бы на рубль, но только замах.

Мне осталось лишь переживать, что прекрасный, нелепый автор, умудряющийся изобразить прямо противоположное тому, что хотел, зарыл свой талант в землю.

На самом деле все не так плохо — Букша (как бы мне не назвать ее Буншей, если ошибусь, не со зла, а токмо ради советской культуры) — могла бы стать знаменитым блогером, журналистом десятка сайтов — если, конечно, отрывки между своими перлами писала именно она.

Потому что странное ощущение. Вот девочка пишет нормальной прямой речью, от которой не требуется никакой художественности — я пошла, он пошел, мы сделали, они сделали, он сделал. Я читаю, мне хорошо, как в кровати во время стучащего по крыше дождя. Я понимаю, что смогу осилить книгу за час, потом про нее забыть, потом перечитать еще десять раз и десять раз забыть... Прекрасная литература, одним словом. Но вот тут автор, которого я уже почти люблю за предоставленную мне расслабленность, вдруг вспоминает, что должен писать выразительно и образно. И все. Приплыли. Картина Репина. Картина маслом.

«За железнодорожной станцией Сосновая поляна начинается слабенькое осеннее утро» — допустим, вот где оно, слабенькое, начинается. Сильненькое начинается ближе к центру.

«Едва виднеются в нем палки и ветки палисадников и дворов»

В нём. В слабеньком утре. Утро, видимо, что-то наподобие кастрюли или ведра, что туда навалили — то и виднеется. Но стиль-то, стиль — палки и ветки. Я бы, конечно, исправил — палки дворов и ветки палисадников, или палки палисадников и ветки дворов. Двор — это такое кустистое растение.

«Маршрутка номер триста шесть, жестяная белая коробка с фарами и без всякой рекламы стоит, заглушив двигатель» — вот за двигатель отдельное спасибо. Я боялся, что именно реклама — это двигатель белых коробок с фарами. Но колес все-таки нет, это явно лишнее. На окраине Питера только так. Дальше будет лучше.

«Окна еле теплятся» — ничего, ветер подует — разгорятся. Но — «Ветра почти нет, воздух томный, теплый и желтый.»

Ветра нет потому и окна еле теплятся, а воздух — желтый. Не рассвет, не снег (простите) — воздух. Но это еще не все. Погодите, погодите.

«...цветут, подсыхая и подгнивая, дудочки нежно-сиреневых цветов (внимание!!) над инеем травы в темноте.»

Иней в желтой темноте, в которой подсыхают и подгнивают дудочки, причем они одновременно и подсыхают, и подгнивают. Мне казалось, что все сохнет при отсутствии влаги, гниет от влажности и в тепле, а тут все вместе — да еще над инеем.

Букша — это не для слабонервных. 

«Водитель маршрутки почти не хочет спать». Ценное замечание. Как я без этой информации жил вообще?

«Он курит, стоя в обвисших штанах и плотных (!) резиновых тапках...» везде она побывала, все пощупала, даже тапки, в которых стоит водитель, который не хочет спать.

А вот вам лирика — «и задумчиво смотрит за переезд».

Этак образно, смело, свежо, необычно, мастерство такое, что пробу негде ставить.

Но чуть-чуть надо все-таки отредактировать.

Мужик курит в спущенных штанах — иначе как в них можно стоять? И плотных тапках... ощущаете трагизм?

Я бы поправил так — «Он смотрит в спущенных штанах за переезд, И в тапках плотных курит сигарету...» Тоже непонятно, зато поэтично.

Хотя, с другой стороны, последовательность — сестра таланта. Если на первой странице мужик стоит в спущенных... обвисших штанах, то Проспект из мужской солидарности обязательно встанет в пробку ближе к концу.

«Желто-красные пестрые листья темнеют в лужах» Видимо, как засвеченная фотобумага.

Вообще Букша изрядная торопыга, надо сказать. На одной странице — а это только первая страничка — у нее подсыхают, подгнивают, темнеют, теплятся и виднеются — палки, скалки, Малкин, Галкин, Чалкинд.

На второй странице выясняется, что «ветра совсем нет», и окна перестали теплится — ну ведь логично?

«мелочь сует в прорези засаленной мочалки» — я долго тупил, не понимая, какие прорези могут быть в мочалке, пока не понял, что для автора что губка, что мочалка — одно и то же. Ну ладно.

«Ася сидит на корточках на люках, вокруг снег, а на люках тепло, восемь собаченек свернулись клубками, греют Асю»

Вы меня простите, но я не могу даже представить, как нужно раскорячиться, чтобы сидеть на люках?

А вот еще, мое любимое — «...плотная... с кустистыми бровями... со странными мизинцами на ногах, похожих на мышей под кроватью...» Ладно, мыши под кроватью — хотя, хоть тресни, такие мизинцы, серые, шустрые, с хвостами и ушками я не могу представить — но кустистые брови — это вершина красоты в пятнадцать лет. Гламур, шарман.

«Девочку с кустистыми бровями Полюбил отважный капитан. У нееееей такая маленькая грудь, и губы, губы алые как маки...» Вообще-то мне казалось, что кустистыми бровями отличаются бравые старики, но автор — он такой автор. Захочет — наградит косичками, захочет — бровями как кусты.

Велика, велика сила художественной образности, сдобренной аллюзиями и аллегориями.

Вот, например — «Нацепив на маленький пушистый орех нашлепки с прищепками». Я долго избавлялся от картины кокоса в нашлепках и бельевых прищепках, но, когда прочитал — «долго ворочает и крутит намыленную гелем рукоятку» — начинал понимать, что, наверное, речь идет об УЗИ. Хотя гель врачи кладут не на рукоятку, и не ворочают ее — камни ворочают да пни — но хотя бы прояснилось.

«Куртка на гвоздике не висит. И дверь закрыта снутри...» Вот она и появилась, наша снутрия. Узнаете?

Был я знаком с одним настоящим интеллигентом, который поехал в поле с экспедицией. И ему объяснили, что, для того чтобы тебя уважали работяги-бичи, нужно уметь материться. Теперь представьте — интеллигент хорошо поставленным голосом, очень правильно и литературно объясняет задачу. Потом запинается, краснеет, опускает глаза и с трудом выдавливает «бля», после чего с облегчением продолжает. Надо сказать, что работяги его обожали.

Так вот и здесь — в обычной речи от автора, со всеми запятыми, соблюденными правилами вдруг ни с того ни с сего вылезают два брата — Снутри и Тошто. Из каких деревенских глубин они выползли, не знает никто, но что есть то есть. Причем они стоят в речи от автора, а не от ребенка, например.

Как мы поняли, с образностью у Букши не очень — она хочет, но получается что-то типичное не то. «... с махровыми ресницами... в махровой юбке (из ресниц?) ... ноги в узлах и дырах.»

А вот, например, такое смелое решение — «Женя крепко надеется на туалет» Тут все прекрасно, даже разбирать нет смысла, остается только порадоваться, что не пришлось Жене надеяться жидко.

Следующий перл лучше разбить на две части. Первая — «пахнет больше суровой водой...» вторая — «чем какашками. Но для Жени это плохо»

Если бы водой пахло меньше, было бы, наверное, хорошо. Как называется эта девиация?

А вот эта?

«Пятиэтажки отекли, подъезды вывернуты наружу.»

Мда. Вот так. Отдохнешь тут от чтения, когда Букша решила пооригинальничать. Несчастный ум подсовывает картины Дали, но от этого не легче.

Здесь, кстати, ошибка — по-букшински надо писать — вывернуты внаружу.

«Он вытягивается на кровати, среди мокрых пятен и толстых рук жены»

Вопрос — сколько рук у жены? Второй — как среди них можно вытянуться? Растут ли они на полагающемся им месте, или оторваны и раскиданы?

И, наконец — «Проспект стоял, помаргивая, в пробке.»

Тоже поэтично. Я бы поэму написал — Проспект стоял, помаргивая, в пробке, Стоял как истукан который час, Он не на люках, и не на коробке, В пивной он пробке — вот и весь рассказ.

По-моему, хорошо, хотя не так сильно, как остальное. Но видится тощий длинный Проспект (Айсберги, Вайсберги, везде они), который стоит, помаргивая — не моргая, в большой пивной пробке. Как в тазу.

Само собой, я понимаю, что имел в виду автор. Но речь идет о том, что получилось в итоге — а получилась нелепица, точнее — нелепицы, особенно на первых страницах.

Редактор поработал именно над второй частью этой невнятной книжки — именно там графоманские находки сменяет ровный стиль постов вконтакте, именно во второй части появляются забытые герои из первой (девочка с кустистыми бровями).

Фактически, текст состоит из трех стилевых массивов, похожих между собой. Это собственно Букша, ее фирменный стиль предложений из четырех слов, где она пытается впихнуть невпихуемое — от мочалки с прорезями до нашлепок на пушистом орехе, часть, в которой кошмары букшинского косноязычия сглажены несчастным редактором (боже, что там было, если даже какой-то прекрасной советской даме нашлась работа про профилю! Я очень страдал. Еще десятки страниц нелепиц и глупости — это было бы прекрасно. Прекрасно и смешно.) Ну и третий вид текста — в котором Букша изображает дневники ребят из детского дома.

Описывать человека — большая проблема для писателя, особенно начинающего, потому что в чужую душу надо погружаться, вживаться, примерять на себя. Это не такой легкий труд, как может показаться. И совершенно точно — не тот труд, на который способны современные писатели. По крайней мере те, что представлены в бумажном варианте.

Детдомовцы в представлении Букши, мягко говоря, дебилы, наделенные только основными человеческими чертами, причем самыми примитивными. Они неумны, неграмотны, завистливы и бестолковы. Тексты их дневников представляют собой мешанину из невнятных фраз и обрывистых мыслей. Причем совершенно неграмотную — впрочем это не общая черта портретов, а, скорее, такой авторский стиль, находка такая.

Букшалюбетпаступитьтокимобрасом — начав предложение в стиле падонков, взять и перейти без всякого предупреждения на нормальную литературную (спасибо, редактор, и еще раз спасибо) речь. Зачем ей это? Вот не знаю.

Текст романа разбит на отдельные отрывки, который могли бы читаться как рассказы, я так и думал — но нет, там идут красной нитью кустистые брови. Помните? Они вылезают из ноздрей, эти кустистые брови, в самом начале, потом пропадают и появляются вновь в конце книги, давая нам понять — это не просто сборник рассказов, это роман с характерами, сюжетом, конфликтом, завязкой, развязкой, радостной пьянкой после развязки и тяжким похмельем потом. Ну зачем, зачем, зачем, зачем я это прочитал?

Детские дома — конечно, проблема нашего общества, которая, очевидно, требует решения — но не грязными ручками Букши ее решать.

 

#новые_критики #уткин #новая_критика #букша #открывается_внутрь #аст #авторские_находки