БЕДНАЯ НАСТЯ

(А. Сопикова «Тоска по окраинам»; М., «Редакция Елены Шубиной», 2022)

«Тоску…» на «Лабиринте» продают с 27-процентной скидкой. Но это, ей-Богу, не повод покупать книжку. Любая пэтэушница за банку «Балтики-девятки» расскажет вам то же самое. И с той же самой слезой в голосе. Про я-бывало-всем-давала. Про мужиков-козлов и себя, белую-пушистую. Про гулящую мамку, готовую забыть доченьку-кровиночку ради одноразового хахаля. Я вообще не вижу смысла тратить время и деньги на отечественную женскую прозу.

Тем более не вижу смысла ее рецензировать. Авторессам нечего предъявить публике, кроме себя, любимых, – а биография у каждой далеко не лимоновская. Потому женская проза в России изготовлена методом холодной штамповки из платочков, из чулочков, из дефлораций, из менструаций. При тотальном однообразии исходного материала критика неизбежно превращается в рерайт. Написал про одну – считай, что про всех, будь то Мещанинова или Васякина, Матвеева или Козлова, Долина или Сопикова. Да хрен там, дешево не отделаться: ноблес меня оближ.

Вот стоят они перед нами, простые русские бабы, все в слезах и в губной помаде, – никем не понятые, мужиками обманутые, матерями брошенные: бедная Наташа, бедная Оксана, бедная Ася, бедная Настя – и кто еще там? И не понимают, болезные, что до тошноты одинаковы.

А сейчас найдите… нет, пять все равно не получится – хотя бы три отличия.

Скульская: «Мама, торжествуя, смотрела на отца. За два дня до этого она меня первый и последний раз в жизни ударила – деревянной вешалкой от пальто».

Мещанинова: «Мать отвела меня домой и <censored> скакалкой от бессилия».

Сопикова: «Метр со свистом рассек воздух, опустился. И еще раз. И еще. – Скотина! Такая! – вскрикивала мать с нажимом, вкладывая в голос всю свою злость. – Будешь! Знать! Как! Терять! Вещи!»

И вот так во всем: от механического, расчеловеченного секса (Ануфриева, Сопикова, Кучерская) до всеобщей вони (Васякина, Сопикова). Ури! Где у них кнопка, Ури?

В случае Сопиковой дело усугубляется тем, что пишбарышня – 1995 года выпуска. Из миллениалов, стало быть. Им тоже нечего предъявить миру кроме своей персоны и надуманной травмы поколения. Там тоже холодная штамповка, но проза делается из другого сырья: из неврозов, из психозов, из дистимии, из дисфории. Бедный Тимур, бедный Булат, бедный Платон, бедная Настя – и кто там еще? Ури, где у них кнопка?

А когда женская и поколенческая проза оказываются в одной пробирке, получается такая высокотоксичная смесь нервно-паралитического действия, что куда там зарину и зоману.

«Тоска по окраинам» состоит из пяти безбожно затянутых рассказов, связанных образом лирической героини: Стаси, она же S, Аси, Насти, Анастасии. Елена Сафронова, величайшего ума и энциклопедических познаний литератор, отчего-то сочла смену масок отсылкой к рассказу Акутагавы «В чаще». Впрочем, г-жа критикесса попутно открыла, что «Трактир Тенардье» написан от лица любовника героини, хотя рассказчик там – рюкзак: «Выложили в обмен на меня целых четыре купюры. “Ну вот, хоть будет, в чем тетрадки таскать”». Это к вопросу о профессионализме наших рецензентов.

Виноват, отвлекся. В промо-ролике «Тоски…» А.С. объявила, что формально пять новелл сборника – это пять этапов женской инициации: от девочки к подростку, от подростка к девушке и проч. А реально – пять этапов разочарования.

Да-да. Разочарования там – ну просто печоринского масштаба, одно другого страшнее. Не тому я отдалась, это раз. От работы чуть жива, это два. Денег нету – гречку жри, это три. Перманентный срач в квартире, вот четыре. А еще мамаша – <censored>, это пять. Страсти великомученицы Анастасии, ага. Итог – трагинервический, театрально заломленные руки и сопли пузырями:

«Слышишь, я же умру здесь, приди, приди, приди, слышишь, слышишь, слышишь… Но никто никогда не пришел».

Если рассудить здраво, вся эта мыльная опера в пяти актах выеденного яйца не стоит. Бывает, знаете ли, и хуже: вот у Колиного дяди две жены, и обе – <censored>. Но истинно говорю вам: не знаете вы миллениалов. Фольклорный герой крал на заводе детали в надежде собрать детскую коляску, да при сборке неизменно получался пулемет. То же у поколения Y: смастерят трагедию из любого говна и палок. И у Сопиковой что ни история, то кошмар на улице Вязов, помноженный на ужасы нашего городка.

«Не успеешь оглянуться»: девочка растет в 12-метровой комнате гостиничного типа, где даже душа нет, один унитаз. Хм. Я вырос в деревянном бараке, в 16-метровой комнате, четверть которой занимала кирпичная печь. Дощатый сортир типа «Эм и Жо» стоял в двухстах метрах от подъезда. До ближайшей колонки было полкилометра.

«Трактир Тенардье»: Настя, вся из себя такая Cosette misérable, нанялась в букинистический магазин книжки на полках переставлять. За смешные деньги – стольник в час. А не посчитать ли нам, почтенные кроты? Стольник в час при 40-часовой рабочей неделе – это 20 косарей в месяц. Кстати, в Нижнем Тагиле, где живу, модальная зарплата и по сю пору немногим выше: 25 000. И люди за эти деньги, уверяю, далеко не в книжках роются.

Про японскую народную песню «Атомули ядалато» говорить не приходится, ибо лейтмотив. Стон израненной девичьей души льется из текста в текст, не умолкая.

«Она возвращается в комнату. Дима, уже одетый, сидит в ее кресле. – Слушай, мне пора бежать, правда, солнце… Я забыл, что бате обещал сегодня помочь. А батя – это святое, понимаешь?»

«На любовь это было совсем непохоже, сплошной sarcasme, рву мясо. Он даже таскал ее за волосы, а она все больше хныкала, чем стонала».

«Почти‑бывший‑муж приходил домой под утро – полчаса попадал ключом в замок, заползал в спальню, пришептывая проклятия, валился прямо на нее, тяжелый, вонючий, мокрый, с плавающими стеклами глаз. На полпути он стягивал штаны, лежал голый, расставив ноги в рваных носках горчичного цвета, обнажая всему миру серый сморщенный член. Если не удавалось его вытолкнуть, приходилось сбегать в другую комнату – спать, но чаще плакать».

А виноваты, знамо, родители: не долюбили в детстве девочку – мама все больше на <censored> бегала, а папа бухал. Вот и пришлось утолять тоску по настоящему суррогатами. По правде говоря, жизнь давала шанс: был неплохой паренек, безответно и преданно влюбленный. Но об него надо было вытереть ноги, чтобы выспаться с вечно обдолбанным ушлепком, а после выйти замуж за вечно пьяного. И кто ж вам виноват, деточка? – всякому воздается по вере его.

Кстати, очень подозреваю, что прототипом почти-бывшего-мужа стал бывший муж авторессы Вадим Левенталь. Если не ошибся, примите мои поздравления, Вадим Андреевич: хорошего карикатуриста воспитали.

К несчастью, набор профессиональных навыков и умений А.С. этим пока и ограничивается. Фабульные ходы разнообразием не отличаются, эмоциональная палитра – тем паче: тоска всех оттенков серого. Зато рецензенты поставили в заслугу дебютантке эксперименты с повествовательными техниками: мол, говорит о себе то от первого лица, то от третьего, то вообще от лица мужчины. Вот уж новаторство так новаторство. Сенчин при всей его монотонности, и то дважды писал о себе от лица женщин – дочери и жены.

Говорят, в анамнезе у Сопиковой филфак Воронежского университета и магистратура СПбГУ по специальности «редактирование и литературная критика». Надо же, а по пишбарышне не скажешь: типичная жертва ЕГЭ с острой нуждой в двух словарях – толковом и иностранных слов.

«Хохотала, запрокинув ноги в серебристых босоножках». Анастасия Сергеевна, в Ожегова заглянуть не пробовали? Как запрокидывают голову, я представляю. Как запрокидывают ноги – не очень. Право слово, что-то не то у девки с анатомией – коленками назад, будто кузнечик в старой песенке.

И не у нее одной: «он ходил все быстрее, худые ноги штангенциркулем мелькали туда‑сюда». Штангенциркулем – это, простите, как? Одна нога парализована, вторая работает, на манер подвижной и неподвижной губок?

«Гладкий рельеф зажигалки» – дерзкий оксюморон из разряда «Колобок повесился» и «Буратино утонул».

«Старый бронебойный пуховик», – Анастасия Сергеевна, может, все-таки, бронированный?

В этом году Сопиковой исполняется 27. Прозаику в ее лета недурно было бы знать кое-какие прописные истины.

Что работа над текстом начинается с тематического досье, иначе быть тебе десятой спицей в колеснице.

Что полный рельеф бронебойного штангенциркуля – откровенный моветон. А для дипломированного редактора – так и вдвойне.

Что исповедаться надо не читателю – духовнику или психотерапевту.

И, наконец, что книжки читает не одна лишь мадам Сафронова.

 

#новые_критики #кузьменков #новая_критика #сопикова #тоска_по_окраинам #аст #редакция_шубиной #женская_проза #халтура #графомания