Михаил Турбин, который мог бы стать хорошим автором

(Михаил Турбин. Выше ноги от земли. М. АСТ, Редакция Елены Шубиной. 2022)

 

Литература, друзья, суть экосистема, в которой одни живые существа сменяют других. Когда-то старик Державин, сходя в гроб, благословил Пушкина, того заменили Лермонтов и Гоголь, дальше был Тургенев, на смену которому пришли Достоевский и Лев Толстой.

Уже в нашем времени экосистема мутировала, и процесс смены поколений стали венчать не титаны, а кадавры. И уже не Толстой сменяет Тургенева, а Яхина Улицкую, и Иванов Акунина. Но и эти хэдлайнеры — не вечны. Им надо воспитать себе смену, которая продолжала бы нести в массы неразумное, недоброе и невечное.

Для выявления молодой шпаны, создающей буквопродукты, была учреждена премия «Лицей», участникам которой должно быть от 18 до 35 лет. И вот в ушедшем 2022 году второе место в номинации «Проза» занял Михаил Турбин, уроженец Великого Новгорода, участник сборника рассказов «Счастье-то какое!», лауреат премии журнала «Знамя», выпускник Creative Writing School.

 

АКТУАЛЬНЫЙ МИСТИЧЕСКИЙ

Роман называется «Выше ноги от земли». Он неоднократно обсуждался и дорабатывался на семинарах Марины Степновой, Майи Кучерской, Елены Холмогоровой. Права на экранизацию были куплены ещё до публикации. О как! Сам автор позиционирует текст, как мистический детектив со всеми составляющими «большой литературы».

«Блестяще написанный, страшный и увлекательный роман», интригует на фасаде свинцового цвета обложки Марина Степнова.

На задней стороне мы узнаём, что книга содержит нецензурную брань, скользим взглядом по отзывам Майи Кучерской («…проницательный и точный диагноз современной России…») и Григория Служителя («Именно такая литература нам сейчас больше всего нужна»), которые можно приложить к любому буквопродукту вообще. В самом же низу обложки нам сообщают, что книга вышла в серии «Актуальный роман».

Серия «Актуальный роман» — это такой буквенный аналог Театра. doc. То есть, описание событий, происходящих здесь и сейчас. Выявление больных тем и игра на них. В идеале, конечно. В реале — немножко не то. Не так давно мы разбирали роман Сергея Лебеденко «(не)свобода» из этой же серии, и художественный уровень совершенно не порадовал, а если что и взволновало, так это вопрос — как такое произведение могло вообще добраться до типографии?

Но перед нами мистический детектив. Вдумайтесь. Актуальный мистический. Наверное, думал я, про оборотней каких-нибудь, в погонах. Или зомби-апокалипсис в горадминистрации. В принципе, сатира может быть с привлечением потусторонних сущностей, в традиции Гоголя, Булгакова.

Ах да, название из Яны Дягилевой — страшная инфернальная песня о небытии была у неё такая. И если Михаил Турбин на таком же уровне волнует ноосферу своим «мистическим детективом», то честь ему и слава.

Но давайте, наконец, посмотрим, что внутри.

 

СУПЕРСИЛА

А в подобложечном пространстве нас встречает врач-анестезиолог из детской реанимации Илья Руднев. Медицинские реалии видно, что прописаны со знанием дела, со специфическим врачебным юмором и деталями. «Кровь стекает по простыням, льется на пол. Кисло пахнет рваною кишкой». Думаю, что деталь с натуры. Или вот ещё, диалог с пациентом (18+):

 

«- Сука, ему пиздец! – орал раненый парень.

- Кому? – спросил Заза.

- А вот херов вам, лепилы! Не скажу!

- Тогда не ори.

- А то что?

- Зарежу сейчас на столе, - объяснил Заза. – Закончу начатое.

- И тебе пиздец!»

 

В принципе, достоверно. Не исключаю, что Михаил Турбин имеет врачебный опыт. Это хорошо.

Но, увы, знание матчасти — это единственный плюс буквопродукта. Хотя нет, есть ещё один, но о нём — в своё время. Всё прочее у нас — одно большое «увы».

Главный герой — мрачный асоциальный тип. Это такой концентрированный герой российского артхауса, который способен по пять минут смотреть в камеру бессмысленным взглядом. Квинтэссенция такого героя — артист Серебряков в фильме «Левиафан». Неприятный такой тип, по недоброму глубокомысленный.

Да, жизнь больно его обожгла. За год до начала событий в книге у него погибли жена и маленький сын. В принципе, объяснение асоциальности могло бы быть исчерпывающим. Но в прорисовке трагических образов (а Руднев, безусловно, трагичен) есть тонкости. Чтобы за героя болела душа, он должен быть живым, а не просто мрачной фигурой из серого картона. «Сочувствуйте герою! У него горе!» — это, увы, приём не особо умелых графоманов. Это они наделяют свои героезаготовки либо инвалидностью, либо трагической историей. И это как бы отметает все претензии к качеству собственно героя. Отстаньте от него, у него горе, не видите, что ли?!

В отличие от медицинских реалий описание горевания героя не производит впечатление реально пережитого (и слава Богу) — слишком картонное это горе, слишком предсказуемое. Слишком позволяет автору не париться проработкой персонажа. Хороший, но сломленный горем человек.

Автор, возможно, сам того не желая, на 199 странице дал Рудневу исчерпывающую характеристику устами сводного брата Зазы:

«- Это твоя суперсила, старик, - Заза похлопал Илью по плечу. – Быть унылым говном».

 

ПЛОХОЙ ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК

Впрочем, не исчерпывающую. Потому что герой — ещё и (простите мне мой французский) м... дак. Это можно было бы простить. В конце концов, образ плохого человека литератору интересен. Но Руднев-то декларируется как положительный герой! Вот в чём закавыка.

Собственно, м... дачество главного героя складывается из двух составляющих. Номер один — это очевидное фарисейство.

Поясню. Как происходит в каждом втором романе из современной жизни, здесь две сюжетных линии. Одна — герой в настоящем, вторая — он же в прошлом. То есть, флэшбеки. Отметим, что в линии из прошлого Илья Руднев — такое же «унылое г... но», что и будучи сломлен горем. Он тяжёл в общении, страдающ и ангедоничен. Так, оказавшись на Эйфелевой башне, он не радуется, а сидит, закрыв глаза. Мне жалко, что приходится объяснять автору очевидное. Образ-то можно дать и контрастом — вот герой весел и жизнерадостен, тем сильнее воздействует его образ, внезапно сломленный горем. И не надо никаких завываний и дилетантского давления на жалость. Но герой горюет уже сильно заранее. Ведь иначе ему понадобится характер придумывать.

Но вернёмся к фарисейству. В том же Париже Илья покупает у лопоухого негритёнка на 20 евро марихуаны. Потом сидит с любимой девушкой в номере, пыхтит с ней, как паровоз. Потом же, не прошло и двадцати страниц, как он мчится вызволять любимую из наркоманского притона, где та занимается примерно тем же, что и в Париже. Но момент, когда Илья стал врагом наркотиков — упущен. Никак не объяснён. Да, наркотики — зло. Но как герой это понял? Где пролёг водораздел? Где момент осознания? Или герой дома — «человек в футляре», а за бугром расчехляется? Никак не объяснено. Ну, и вывод сам собой приходит на букву «м».

Второе слагаемое м... дачества — живодёрство. Прошу прощения за цитаты, но, видимо, придётся. Вот герой возвращается с рыбалки, поймав большую рыбу:

«Рыба в пакете встрепенулась, перевалилась на спину.

- Когда же ты сдохнешь? – спросил её Руднев.

Но жерех настойчиво бил хвостом. Он извивался, будто его только достали из речки, сильного и уверенного, не готового умирать.

Руднев положил спиннинг на землю, обернул вокруг рыбы пакет, взялся за него двумя руками и резко надломил.

Послышался хруст.

В пакете лежал жерех со сломанным хребтом. Он был красивый, матово-серебристый, с черненой спиной. Он был мертв, и изо рта его шла кровь».

Конечно, на рыбалке всякое бывает. Но вот это вот описано без всякой надобности, ни на что в дальнейшем не влияет, события никуда не поворачивает.

Или вот, дальше. Герой проходит мимо соседского балкона, а там девочка играет с кошкой по имени Фуфайка. Заставляет её ходить по бельевым верёвкам, как по канату. Илья нет, чтобы прикрикнуть на девчонку, сам над кошкиными мучениями похохатывает, и та, наконец, «зацепилась за веревку когтем, повисла на ней, как стираный носок, а потом грохнулась на пол».

Да, эта сцена тоже не несёт какой-либо поворотной функции. Походя так помучили кису. Чего хотел добиться автор? Ну, наверное, показать героя с выгодной стороны — мол, с детишками дружит. Ну, а получилось, что получилось.

Впрочем, четвероногий друг у унылого героя есть — это пёс, что живёт во дворе больницы. Ближе примерно в середине буквопродукта герой дерётся и с ним:

«Илья поднялся до того, как пес успел хватить за шею. Но тот прыгнул, стараясь достать выше. Илья ударил ногой, без сил – силы куда-то вышли. И тут же заметил краем, как на собаку с неба летит что-то тяжелое. Пес сиганул вбок. Еще один хлопок сверху. Пес взвизгнул, перекатился. (…) Над ним, в третий раз замахнувшись лопатой, стоял Заза».

Вот так, вдвоём, при помощи лопаты, кабыздоха ушатали.

Ну, как? Герой, правда, симпатяга? Я не знаю, это какая-то патология. Сразу скажу — ненавижу насилие над животными. Это такой маркер. Но когда это преподносится ещё и в позитивном ключе... Господа Степнова, Кучерская и примкнувший к ним Служитель! Вы хоть читайте, что хвалите, хоть иногда. А то как-то даже не за автора неудобно, а за вас.

 

ЧТОБЫ БЫЛО

Любовь... Ну, что тут сказать? Любовных линий в романе — две. Одна в прошлом (девушка Саша), другая в настоящем (девушка Маша). Вот, знаете, есть у беллетристов такое проклятие — любовная линия. Вот она должна быть, хоть убейся. И начинают вымучивать — неискренне, сюсюкаючи, с надрывом.

«Ее спутники куда-то быстро исчезли. Она отделилась от них, как искра от костра, и обожгла его, - описывает Турбин возникновение любовного чувства. – (…) Илья хотел есть и из-за этого злился. Он был очень голоден, предлагал зайти в кафе или пиццерию, но ей было не до того».

Любовная искра вылетела, обожгла, проснулся дичайший голод, пробило, друзья, на хавку. Но девушку — возвышенное создание — нет! Но давайте посмотрим на зарождение любви дальше:

«Чем гуще становилась ночь, тем ярче становились ее глаза».

Глаза ночи? Я понимаю, что в Редакции Елены Шубиной бесконтрольное употребление местоимений после каких попало существительных за косяк давно не считается. Но хоть на косноязычие внимание обращайте, что ли.

«Кабаки закрылись, он стер ноги, шатаясь по городу в паре с незнакомой девушкой, но не мог сказать, что устал и зол».

Яду мне, яду. Где трепет желания, где костёр любви в душе, где робость и внезапная смелость? Закрытые кабаки, млин. Шатание по городу в паре. Наставники, вы это читали? Или вы сами не лучше? Впрочем:

«Как только он глядел на нее, голод с усталостью отступали. Илья говорил через себя кому-то выше: «Она так красива, пусть она будет моей!»

Мы ознакомились с самым лиричным фрагментом книги. Он касался девушки Саши. С девушкой Машей — ещё хуже, потому что её в тексте, можно сказать, и нет. Точнее, какая-то функция женского пола — есть, что-то говорит, какие-то действия предпринимает, но человеческой личности — не образует.

Первая линия ведёт к трагическим событиям. Вторая — не ведёт никуда. Зачем она была вообще нужна — трудно сказать. Просто очерчена по необходимости. Чтобы была.

 

ПЕРСПЕКТИВНЫЙ АВТОР

Давайте теперь поймём про мистический детектив. Он-то здесь с какого перепугу?

Да, здесь есть пропавшие дети, чьё исчезновение никто не заметил. Есть призраки. Есть логово маньяка в глубоком лесу. И в финале герой вступает с ним в отчаянную схватку.

С мистической линией связана вторая удача автора — яркие и действительно пугающие появления призраков. Вот так идёшь по болоту, а навстречу тебе обгоревший дядька культями машет. Раза два в тексте призраки появились достойно. Это, конечно, плюс.

В принципе, автор, путём усердия, трудолюбия и совершенствования навыка рассказывания историй, мог бы со временем блеснуть в серии «Самая страшная книга». Но, чтобы соответствовать хотя бы минимальным стандартам, ему необходимо прокачать следующие скиллы:

• Научиться размазывать хоррор-элементы по тексту ровным слоем, а не комком в начале;
• Создавать хотя бы подобия загадок и квеста. В частности, логово маньяка герой мог бы найти более осмысленно, разгадав какую-нибудь головоломку;
• Запомнить, что спасение героя в стиле «рояль-в-кустах» уже лет пятьдесят не то, что не модно, но просто вообще не используется, потому что моветон.
• Не заимствовать так откровенно у Стивена Кинга.

Тут давайте поподробней. Многие помнят ранний рассказ «Карниз», где бандиты заставляют героя обойти по карнизу вокруг небоскрёба. Знаменитый рассказ, есть экранизация. По карнизу ходит и герой Турбина. И вот как он это делает:

«Он стоял. Стоял на мыске и подтягивал за собой вторую ногу. (…) Грудь облило холодом, ноги подкосились. Илья прилип щекою к стеклу, которое, казалось, вот-вот лопнет. (…) Посмотрел на свой балкон и увидел, что окна его закрыты.

(…)

От своей квартиры его отделял один шаг. Илья прицелился, куда можно было воткнуть ботинок. Он выбросил ногу и переступил через пропасть.

В родном стекле отражались фонарь и уродские ветви тополя. Он ударил по ним ботинком. Ударил второй раз. Стекло взорвалось и осыпалось вниз. Он изрезался, когда влезал в раму».

Согласитесь, это очень косноязычно — все эти втыкания ботинков и драки с тополями. В оригинале было как-то с большим нервом и изяществом.

Приём рассказывания истории героя через флэшбеки, где правда открывается постепенно, и с каждым разом становится всё кошмарней — не особо нов. В англо-американской беллетристике его используют примерно с той же частотой, что отечественные литераторы двухлинейную сюжетную структуру. Приём не нов, но использование его требует определённого мастерства, некоей тонкости. И Турбин, вижу, понимает, как надо. Но руки умеют не всё. И ближе к финалу идёт спойлер, и — уже не интересно. Провал интриги. Авторский скальпель оказался недостаточно точен.

 

ДУРНАЯ ШУТКА

Все эти премии играют с автором дурную шутку. Получается, зачем ему работать, оттачивать умения, если и того, что есть, на боллитровские премии хватает? Это пусть дурачьё писать в условиях конкуренции учится, конечно. Лет через пять-шесть тренировок из Турбина мог бы выйти хороший писатель, талант бы раскрылся. Но, попав в боллитру, Турбин, как писатель, кажется, кончился. Уже никуда не надо расти. Всё уже сделано. Теперь автор так видит. Это печально. Одно дело, когда в толстожурнально-шубинском болоте изгнивают особи изначально бездарные. Их-то не жалко. Но за зачатки таланта обидно всегда.

И давайте попробуем понять, почему все эти маньяки-призраки всё-таки названы «Актуальным романом»? Что тут? Ужасы российской медицины? Да нет. Произвол жандармов? Тоже нет. Гнетущая атмосфера левиафана? Если бы.

Ответ даёт одна побочная линия. Совершенно нелепая, ненужная. Это линия священника, видимо, созданная настолько второпях, что духовное лицо зовут, как у классиков, отцом Фёдором. Помните, как в «Нашей Раше» герой Светлакова изображал честного гаишника, у которого семеро по лавкам голодают и измождённая жена? Вот и отец Фёдор, честный поп, совершенно таков. Только без тени иронии. Честного священника гнобит высший клир, и в итоге тот расстаётся с церковью и ощущает прилив новых жизненных сил.

Ну, и да — героиня Саша перед своей трагической гибелью, вдруг ощущает прилив веры, развешивает дома иконы. Но, понятно, это не спасает.

Не сказать, что этот момент как-то играет. Я его по первом прочтении забыл. Вспомнил, лишь перелистывая книгу по новой. Это говорит о халтурности исполнения, неумении (или нежелании) изобразить значимый эпизод яркими красками и не кондовыми словами.

И чувствуется, что эта линия не близка автору. Может, даже ненавистна. Он бы про всяких кракозябр болотных пописал бы. А так линия производит впечатление абсолютной чужеродности, навязанности. 100% — привязалась на одном из семинаров Степновой, Кучерской, Холмогоровой.

Бегите от них, Михаил. Эти дамы вас хорошему не научат. Может быть, ещё не поздно.

#новые_критики #лев_рыжков #новая_критика #михаил_турбин #выше_ноги_от_земли #аст #редакция_шубиной #актуальный_мистический_роман #степнова #кучерская #creative_writing_school #графомания