Бронепароакробатика Алексея Иванова
(Алексей Иванов. Бронепароходы. М., РИПОЛ классик. 2023)
Что нужно знать о новом романе Алексея Иванова? Ну, например, то, что его чтение занимает примерно от одной до двух недель. Одна неделя – это если осиливать быстро, как, в принципе, и положено поступать с беллетристикой. Но в случае с «Бронепароходами» скорочтение - не вариант. В таком случае события романа могут замельтешить, замельчить, замелькать. Вы запутаетесь – кто, кого, когда, зачем?
В этом пути лучше делать паузы. Осознать, переварить, разложить по полочкам. Не зря Иванов разделил книгу на девять частей плюс финал. Вот на эти вехи и надо ориентироваться в этих текстуальных бронетопях. Сказали «привал», значит, привал. И, в принципе, в таком случае текст не перегружает.
ДЕРГАНИ ЗА ПИМПОЧКУ
Сюжет: речной буксир «Лёвшино» вместе с его капитаном Иваном Нерехтиным в период с 1918 по 1919 годы переходит то к красным, то к белым, попадает в череду кровавых переделок, но в итоге получает на борт золотой запас Российской Империи и наследника престола. В принципе, нормальные коллизии, вполне в духе Дюма-отца, а, значит, непорицаемые.
«Бронепароходы» читать не в пример легче, чем предыдущий релиз - «Тени тевтонов». Тот был чудовищен. Новинка в плане читабельности куда больше вменяема.
Написано достаточно гладко. Действие – динамичное, диалоги – функциональные и местами дают столкновения характеров. Русский язык не сияет, но и не хромает. У Иванова нет той каши во рту, что окормляет «шубинскую» когорту. Всё вполне членораздельно.
Не думайте, что я хвалю. В «Бронепароходах» есть, к чему привязаться, и это произойдёт. Пока же у нас – анамнез, констатация положения дел.
На «Войну и мир» Толстого Льва не похоже, но имеется некоторое сходство с «Хождениями по мукам» Толстого Алексея.
В принципе, Иванов – прозаик мастеровитый. У него всего в меру. Каждая главка длиной в перегон метро. Вот приключения, вот про любовь, вот про технику. Фрагменты про последнюю производят впечатление убедительности. Хотя порой встречается и такое:
«Как редуктор рассыплется, так либо в колёсах бугеля враскосяк, либо в дизеле цилиндры лопаются. И тащи судно на ремонт».
Напоминает, конечно, из раннего Михаила Задорнова:
«Положь колдобину со стоpоны загогулины и два pаза деpгани за пимпочку. Опосля чего долбани плюхалкой по кувыкалке и, кадычвакнет, отскочьдальшее, пpикинься ветошью и не отсвечивай».
СИЯЯ ВЗДУТИЯМИ
Любопытны и описания природы. Они в «Бронепароходах» не просто есть, а присутствуют с завидной равномерностью, появляясь примерно раз в пятнадцать страниц. Отнюдь не все ныне пишущие владеют навыками пейзажной прозы. И, казалось бы, респект Алексею Иванову, который даже роман начинает с пейзажа. И не каким-нибудь «смеркалось», а вот как:
«Божья колесница с дороги не сворачивает, и весна не замечала истории. Светлые дожди сыпались на взрытые окопы германского фронта, как веками сыпались на мирные пашни; сквозь грохот эшелонов прорастало пение птиц, и густой дым паровозов бесследно растворялся в зыбкой зелени перелесков; на городских площадях многолюдные митинги тысячами ног расплёскивали солнце из луж, но не могли погасить его сияния».
В целом впечатляет. Можно даже простить двойное «сыпались». Но вот не в особом отдалении от старта встречаемся ещё с одной пейзажной зарисовкой:
«Вместо колокольного звона с пустого неба сыпалось чириканье птиц – кладбище привольно заросло берёзами и липами».
Здесь, как можно заметить, сыплется уже чириканье, не дождь. И потом встречаем:
«…солнце, просеянное сквозь листву, рассыпалось в прозрачно-зелёной тени лоскутами радостного жёлтого сияния».
Уловили? Вот это вот «сыпанье» - это, в принципе, частый, почти неотъемлемый элемент ивановского пейзажа. Иногда небесная эта механика набирает интенсивность:
«Июльское солнце лупило с неба, точно главный калибр».
Это не единственный повторяющийся элемент натурной конструкции. Вот перед нами пейзажирование с другим частым элементом:
«…над ними вздымались кроны деревьев, а над кронами в остывшей синеве неба протянулся журавлиный клин – словно компас, остриём нацеленный на юг, где лето длится бесконечно».
И в другом месте бронетекста:
«Небо казалось живым, ярким, переменчивым. День сиял солнечный и ветреный, и высоко в облаках, влажно-сизых или слепяще белых, медленно плыл зыбкий журавлиный клин. Птицы возвращались – значит, нашлось зачем».
Постоянна и игра цветами:
«…белые облака, сияя вздутиями, висели в густеющей синеве неба и отражались в затихшей воде Камы…»
Сравните с:
«Небо ласково лучилось – такой мягкий и тёплый свет над рекой бывает только в августе, когда в природе всё, и даже солнце, отягощено спелостью, когда всё куда-то клонится и густо растекается от изобилия».
То есть, мы можем с достаточной уверенностью утверждать, что описания природы Алексей Иванов набивает трафаретным методом, варьируя детали, направления, краски. Для хорошего ремесленника такая методика – признак квалификации. Просто сама техника замаскирована плоховато. Проглядывает.
Некоторые образы тоже трафаретированы. Например, в начале мы читаем:
«В кабинете хозяина – разорённом, как и весь дом, - растопырился массивный письменный стол с вывернутыми ящиками».
Зримо? Да. Но ближе к концу мы видим ещё одну «растопырку»:
«Ей показалось, что в ней, распирая её изнутри, ожила какая-то мягкая и жуткая клешня: она раскрывается, и невозможно это остановить».
А ровно через двадцать страниц «растопырка» снова с нами:
«…железо топорщилось, словно вывихнутые крылья».
Для жанровой литературы греха в таком самоклишировании на огромном пространстве текста нет. Большинство-то и так не умеет. Но, блин, швы-то наружу, простите, топорщатся.
ДО И ПОСЛЕ ЭКВАТОРА
Читать «Бронепароходы» нетрудно. Конфликты, эмоции, динамика. Очень много крови, что высоко ценят многие юные читатели. Нельзя сказать, что квентин-тарантиновщина перед нами. Скорее сэм-пекинповщина. Достаточно однообразное кровопролитие на конвейерной основе. Но, в принципе, наблюдать за чехардой ситуаций в историческом контексте сложного и страшного времени небезынтересно.
Но ровно в середине «Бронепароходов» что-то происходит. Какой-то слом. Начиная с шестой части интерес к событиям романа резко падает. То есть, первые пять частей как-то вели за собой. Но вот шестая – уже перестала. Пугающее равнодушие появляется по отношению к героям романа, а глаз читателя замыливается. И нельзя сказать, что скучища начинается. Но вдруг понимаешь, что читать – это тоже труд. Хотя есть эмоциональные, цепляющие эпизоды и за экватором романа. Но их ощутимо меньше.
Такой эффект можно списать на читательскую/писательскую усталость. Да, несомненно, дело и в этом тоже. Но есть и другие причины, даже комплекс таковых.
ЭНЕРДЖАЙЗЕРЫ И ВАМПИРЫ
Прежде всего, дело в героях. Нельзя сказать, что они плохи. Есть даже и хорошие (в смысле проработки).
Самый яркий герой – большевичка Лариса (Ляля) Рейснер. Это особа пламенная, такой, жадный до впечатлений Лимонов в юбке. Ляля – бывшая любовница Гумилёва, дерзкая совратительница альфа-самцов – она до поры даёт повествованию энергию. Но потом – перестаёт. Потому что пропадает из текста. А энергетику уводит с собой.
Какое-то количество интересных персонажей покидает текст из-за умерщвления. Но есть и такие, что исчезают необъяснимо и бесследно. Например, неимоверно отрицательный чекист Ганя Мясников. Вот он был, злодействовал. А потом его становится меньше, ещё меньше. И в седьмой части он исчезает насовсем, с чисто формальным объяснением причины (на повышение пошёл). Но и этот гнус рода человеческого тоже энергию за собой увёл, вот в чём дело.
Остаются – кто? Унылый престарелый капитан Нерехтин, богомольный лоцман Федя, вундеркинд Алёша, колоритный, хотя и плоский шулер Яков. За главзлодея, доктора Зло, начинает отдуваться хлыщ Роман Горецкий, в первой половине текста бывший почти хорошим парнем. Это, конечно, неспроста, и мы к этому ещё вернёмся.
На смену «Лимонову в юбке» трон главной героини занимает блёклая, как моль в шкафу, барышня Катя. Наверное, самая неудачная на всю книгу. Без свойств! Хорошая девушка, что ещё о ней сказать. Такие персонажи не то, что не дают тексту энергии – они её пожирают.
Ей под стать и главный герой-любовник – это у нас чудом спасшийся от большевиков Великий князь Михаил. Но дадим слово автору:
«Катя смотрела на князя Михаила. В Михаиле она чувствовала странную завершённость души. Михаил отрёкся от власти над миллионами и пережил смерть, будто не взял лишний груз, - что же он увидел в жизни ещё более важное? За таким человеком надо было идти без сомнений. И Катя пошла бы, если бы он позвал».
Князь так и не меняется, ни с какой стороны не открывается. Так и остаётся «вещью в себе»:
«Катя приподнялась, рассматривая князя. Его лицо казалось усталым даже во сне. Катя подумала, что это очень тяжело – всегда держать оборону от жизни, чтобы сохранить себя в какой-то никому не понятной чистоте. Но Миша не сдавался. В этом и было его неяркое человеческое достоинство».
Где бы этот князь не появлялся, он, блин, всё портит. Была живая сцена, с конфликтом, и тут появляется этот августейший, и эпизод сразу валится под откос. Этот персонаж ещё более энергососущий, чем даже Катя. Он, как опахалом, навевает на читателя зевоту. В седьмой части его, по счастью, убивают. И у читателя появляется надежда всё же дочитать книгу без вывиха челюсти.
Михаил и Катя – фактически точные копии бессмертных князей из водолазкинского «Оправдания острова». Чудовищно, на самом деле.
ВОТ И ВСЯ ЛЮБОВЬ
Все авторы жанровой литературы знают, что для пущей покупаемости нужен колоритный герой – мощный, харизматичный, которому хочется подражать. Который станет образцом для юношества. Чингачгук ли, Д`Артаньян ли, Тимур ли с его командой, беркемовский ли мародёр. В «Бронепароходах» с такими героями – швах. До поры на объект для подражания (для девочек) претендовала Ляля Рейснер, но её линию подпортило и отсутствие внятной любовной истории.
С мужской стороны на роль харизматика-супермена претендует кавказский гангстер Мамедов. На самом деле, этот герой – очень смешной. В книге он изъясняется с акцентом – все без малого семьсот страниц.
«- Я пэредам Эманьилу Людьвиговичу эту прыятную новост, - пообещал Мамедов. – мы уходим в Пэрм, а оттуда я поэздом поеду в Пэтроград».
Даже авторская речь, посвящённая этому герою, и та с акцентом:
«Этот не по годам рослый парень и вправду был отважным солдатом, но у Мамедова вызывал только пренебрежение. Глюпый».
Доходит до смешного. Вот Мамедов ищет вундеркинда Алёшу (брата Кати). Врывается в дом к матери:
«- Настасья Лвовна, я дрюг вашего сина, - сказал он.
- Вы старше его втрое, - зло ответила женщина. – Убирайтесь!»
Это действительно очень смешно. Представьте себе, появляется у вас на пороге немолодое лицо кавказской национальности, «дрюг вашего сина». Так что реакция матери - закономерна.
На моей памяти игры с акцентами удавались только Гиголашвили, в романе «Толмач». Иванову они не даются. Акцент героя – непонятный, неколоритный, не блещущий. Просто коверканье языка. Сделано это, вестимо, для придания глубины характеру этого «дрюга». Не придало.
Тем не менее, с Мамедовым связана единственная в романе глубокая и эмоциональная любовная линия. Нет, это не его короткий и бессмысленный роман с Лялей Рейснер. Мамедов любит вундеркинда «Альошу». По сути, перед нами то, что называется «бромансом».
«Ему эта самовлюблённая девушка была совершенно понятна. Альоша – он тайна, а Ляля – нэт».
Да и «Альоша» насчёт девушек достаточно категоричен:
«По мнению Алёшки, все девчонки были дурами. Даже если какая-то из них не была дурой, то всё равно ничем не отличалась от дур».
В «Тенях тевтонов» Иванов уже описывал однополый секс. Неудачно и неубедительно. В этот раз он построил настоящую любовную линию – с потерями, спасениями и страданиями. Но эта линия не перерастает в «Лето в пионерском галстуке», остаётся платонической. И в глазах неискушённого читателя – просто дружбой. Но энергетически эта «дружба» кратно сильнее всех любовных историй романа. У меня почему-то сложилось ощущение, что линия «дрюг-Альоша» должна была закончиться хотя бы драматическим объяснением. Но вдруг сбилась, скомкалась. Герои остались при своём. Как будто что-то сбило писателя с настроя. Может, на экспорт настраивался, старался. А тут взял – да и скомкал.
АКРОБАТИКА В ПРЫЖКЕ
Я уже говорил, что примерно до середины функции злодейства исполняют большевики. Но потом они как-то вдруг испаряются, фактически аннигилируются. Последняя их манифестация – в седьмой части. А дальше борьба ведётся между чёрт-те кем и другим чёрт-те кем, между бледненькими героями и слабеньким, нехаризматичнымзлодейчиком.
Но почему так? Что вынудило умелого писателя Иванова стать врагом своего романа?
Всё, как мне кажется, очень просто. Работа над романом заняла у автора два года. Первый год – 2021-й, мирный. Можно было озорничать. «Кровавая гэбня» считалась мэйнстримом. «Броманс» можно было продать на экспорт, задорого. И тут вдруг – трах-бах! – изменилась ситуация. Российские книги в Европе стали резко не нужны. И Иванов, как безусловно опытный человек, быстро переориентировался с внешнего на внутренний рынок. А в пределах Отечества у «броманса» шансов нет, да и «кровавая гэбня» уже многих достала. Поэтому во второй половине романа стали появляться сентенции, вроде:
«Иван Диодорыч не хотел разговоров о белых и красных, не хотел ни свар, ни сомнений, ни сравнений. Конечно, он понимал, кто прав, а кто не прав, но в жизни были вещи выше правоты. Как они восторжествуют – неведомо, это божья тайна, про которую Федя талдычит. Но единственное достойное дело – освободить в миру место для божьей тайны».
Так что перед нами, как мне кажется, своего рода вынужденная посадка на «топорщащемся железе» и «вывихнутых крыльях». Но приземление на прилавки, тем не менее, состоялось. Возможно, перед нами умопомрачительный пример акробатического переобувания в прыжке.
Но это всё гипотезы. А вот совершенно точно понятно, что будет продолжение. Концовка – интригующая. Как-то будет жить новорожденный наследник Романовых в советской России, не станет ли он прародителем писателя Иванова? Вот о чём волнуюсь.
#новые_критики #лев_рыжков #новая_критика #алексей_иванов #бронепароходы #рипол_классик