«В сорок лет жизнь только начинается...». Часть II. Счастье — это просто быть собой
По моим личным наблюдениям, сороковой день рождения мало у кого ничем не отличается от всех предыдущих. Среди всех моих друзей и знакомых есть только двое людей, которые вообще не помнят даже, как они перескочили с цифры «39» на цифру «40». Но это только потому, что оба тогда крепко сидели на опиатах, и они вообще в тот период мало что замечали. У большинства же этот перескок был прямо перенасыщен событиями. И необязательно какими-то негативными: кто-то в день своего сорокалетия в буквальном смысле вылупился из кокона, и запорхал бабочкой, восторженно делясь со всеми подряд своими новыми яркими ощущениями. Кто-то, наоборот, в сорок лет резко окуклился, и в последующие пару лет из его кокона были слышны только слабые звуки деревянной чечётки, да заунывное пение о поле с конём.
Я была в категории вторых, и от моего кокона периодически ещё остро пахло луком, Мезимом, и настойкой пустырника. С их помощью я пыталась обрести внутреннее счастье, но как-то безуспешно. И вот только тогда, когда я полностью оставила все попытки вернуть себе обратно душевный комфорт и свою прошлую нормальную жизнь, которая до этого целых 39 лет всем меня устраивала — вот тогда только мой кокон дал трещину.
И первой трещиной, как ни странно, стала случайная встреча во дворе дома моих родителей со своим бывшим соседом, вместе с которым мы когда-то росли, и тусили в одной компании. Красивый когда-то семнадцатилетний мальчишка, очень похожий на актёра, сыгравшего роль Брендона в старом молодежном сериале «Беверли Хилл 90210», к сорока пяти годам превратился в пузатого полуплешивого дядьку с унылым небритым лицом и водянистыми глазами ветерана алкогольного фронта.
Не виделись мы с ним лет, наверное, с десять, если не больше. И в нашу последнюю встречу он выглядел намного презентабельнее, чем сейчас: подтянутый, в дорогом пальто, с ключами от черного глазастого мерина Е класса. И пахло от него Армани Аква Ди Джио — у меня от этого парфюма до сих пор башню сносит, я его ни с чем не перепутаю.
Ну так вот: садился он тогда, весь такой из себя фильдеперсовый, в свой мерин, а тут я из подъезда выхожу — родителей своих навещала. Столкнулась с ним нос к носу практически.
И я так, от неожиданности, сходу брякаю: Ой. Андрюха, это ты, что ли? Сто лет тебя не видела. Как сам? Как жизнь вообще? Тоже к своим в гости заезжал?
В ответ, тот сначала с полминуты меня разглядывал, пытаясь сообразить: это что вообще такое тут стоит, и почему оно так фамильярно называет его Андрюхой, а потом лицо его разгладилось, взгляд стал насмешливо-снисходительным, и точно таким же тоном он, наконец-то, ответил: О, как. Надо же. Ну, привет-привет, соседка, не узнал тебя сразу. Весёлая неделька, я смотрю, выдалась? Ты б это самое, полегче с бухлом: у женщин с этим быстро, знаешь ли...
Сам-то я в порядке, вот, к отцу в гости заехал ненадолго — времени совсем нет. Ну а ты как? Замуж больше так и не вышла? Детей ещё не нарожала? У тебя ж, вроде, один какой-то ребёнок уже был?
«Вот ты ж гнида какая, Андрюша», — про себя думаю. А вслух отвечаю: — Какой-то ребёнок был, да. И до сих пор даже ещё имеется. В единственном экземпляре. Замуж вышла. В третий раз уже. Живу нормально, сама на всё зарабатываю, на жизнь не жалуюсь.
Сосед, судя по всему, ни единому моему слову не поверил: взгляд у него стал совсем уж неприлично-насмешливым, и он хмыкнул: Ну да, ну да... И чо как? Сколько денег поднимаешь? Рублей двести в месяц хотя бы выходит?
«Конченная гнида». — Подумала я ещё раз, а вслух ответила: — По-всякому выходит. Но в среднем около того.
И лицо ещё сделала такое, каменно-честное.
— Ну, рад за тебя. — Закончил наш разговор бывший сосед. — Извини, тороплюсь. В другой раз как-нибудь потрещим. Мужу привет передавай.
После чего сел в машину, и с пробуксовкой рванул с места, оставив после себя слабый запах Аква Ди Джио, и чуть более выраженный — гнидизма.
И вот сейчас мы снова стоим возле дома наших родителей, нос к носу. Он — полуплешивый, пахнущий перегаром, и без мерина. Я — в старой вязаной шапке, пахнущая пустырником, и тоже без мерина.
Привет, — говорю, — Андрюха. Как дела? Как жизнь вообще? Снова отца навещал?
И улыбнулась ему коротко-вежливо.
А Андрюха снова так пристально на меня смотрит, быстро отвечает: — Да не, я сейчас сам здесь, в отцовской квартире живу...
А потом чуть ли не руками лезет в мой рот, и недоверчиво спрашивает: — Погоди, у тебя чо, ДО СИХ ПОР ЕЩЁ СВОИ ЗУБЫ ЧТО ЛИ??? ДА ЛАДНО???
И вот тут я прям собственными ушами услышала громкий треск: это треснул мой кокон. От неожиданности, скорее всего, но, тем не менее.
Охренеть же. То есть, когда мне было чуть за тридцать, мерилом успешной жизни были «хотя бы» двести тысяч в месяц — а сейчас, десять лет спустя, на меня смотрят с восхищенным изумлением только потому, что у меня просто ещё не вывалились передние зубы! А как же всё остальное? А как же «сколько ты зарабатываешь», «хата своя или съёмная» и «ну, я-то, как всегда, на Новый год в Тайланд, а ты, как обычно, у мамы с папой»? Это что, уже никому не интересно? Всё? Можно уже не комплексовать, не рвать жопу, и не избегать тех мест, где можно нечаянно встретить каких-нибудь своих бывших соседей и одноклассников?? Чёрт возьми, а у возраста-то, оказывается, тоже есть свои плюсы!
Андрюха, по-моему, так и не догнал тогда: с чего я вдруг за секунду превратилась в Чеширского кота, обняла его как родного брата, ласково потрепала по остаткам волос, и впечаталась в его щеку горячим брежневским поцелуем.
То была моя первая трещина. А потому — незабываемая. Но с каждым днём этих трещин и трещинок становилось всё больше.
Выяснилось, что больше не нужно переживать о том, что ты буквально на минутку выскочила из дома в магазин, ненакрашенная, лохматая, в старых домашних трениках — и, как назло, столкнулась на улице со своим бывшим. Это раньше любой твой бывший выглядел однозначно лучше ненакрашенной и лохматой тебя. Сейчас в подобной ситуации вы с ним, как минимум, выглядите одинаково паршиво, а как максимум — ты на его фоне даже в таком виде смотришься гораздо приличнее.
А ещё — тебя больше вообще не волнует: как там в принципе поживают твои бывшие, и с кем они нынче поживают. Раньше, бывало, нет-нет — а раз в полгода всё же запилишь жало в их Инстаграмы. А потом с подружками в Ватсапе пообсуждаешь их нынешних баб, поднимая тем самым себе самооценку и настроение.
Сейчас тебе уже почему-то это всё совершенно неинтересно. Да и нынешние бабы твоих бывших один хрен выглядят приблизительно так же, как и ты. Даже прицепиться не к чему. Более того: эти бабы даже стали теперь вызывать у тебя непонятную симпатию. Что-то типа: «Господи, Гена, да ты ж на свою женщину молиться должен! Ты посмотри на себя: толстый, лысый, морщинистый весь, щеки висят как у бульдога — а жена твоя вон какая: стройная, ухоженная, с маникюром, и явно ходит к косметологу на филлеры. Я бы на её месте нашла б себе мужика и получше тебя».
Прелесть же, ну.
А ещё, наконец-то, ты теперь можешь не волноваться о том, что твой седой, пузатый, морщинистый, но всё-таки любимый, мужик — не уйдёт от тебя к какой-то страстной первокурснице. Потому что тебе лучше всех известно, что особых денег у него все равно нет, а приступы радикулита зато случаются гораздо чаще, чем приступы секса. И тебя это ни капельки не бесит.
И при этом всём ты сама всё чаще замечаешь, каким взглядом смотрят на тебя двадцатилетние курьеры из Озона, потому что для них ты не бабка с замедленным метаболизмом, а роскошная зрелая женщина категории «milf».
И вот таких, на первый взгляд, мелких плюсов — их гораздо больше. Они во всём и повсюду, только ты не сразу их замечаешь и осознаешь. И чем ты проще относишься к жизни — тем больше становится этих плюсов. Может, не плюсов даже, а плюсиков — неважно. Главное, что все они доставляют какой-то позитив.
Вначале это тебя удивляет, потом забавляет, а затем ты начинаешь получать от них искренне удовольствие. И при этом тебе совершенно наплевать: что о тебе могут подумать окружающие.
И вот тогда ты наконец-то поймёшь и физически прочувствуешь смысл фразы: «Счастье — это просто быть собой»
Счастье есть. Как есть и жизнь после сорока. Просто это понимание мало к кому приходит раньше этого возраста. Большинству требуется время. Два-три года после сорокалетия. Но зато потом ты точно поймёшь: в чём состоит именно твоё личное счастье. И всё равно: в ансамбле русской песни и пляски ли оно, или в поедании кореньев в сибирской глуши, или, может, просто в том, что тебе уже 45 лет, а ты до сих пор не растерял передние зубы — это всё частности.
Ты уже прожил половину своей жизни, так что ты полностью заслужил право делать то, что хочется тебе самому, а не то, чего от тебя ждут окружающие.
Другими словами: если тебе уже перевалило за сорок — ты имеешь полное право свистеть своей собственной флягой как тебе заблагорассудится.
Ибо ты этого достоин.