Синдром лауреата, или Вялый полу-триллер Андрея Волоса

(Андрей Волос. Облака перемен. Дружба народов, №2-3, 2023)

Продолжаем, прекрасные мои, наш феерический анабасис по шорт-листу главной литературной премии Российской Федерации «Большая книга». Десятым номером из четырнадцати мы рассмотрим роман Андрея Волоса «Облака перемен».

Роман уже не новый. Потому что в самом свежем номере всё той же «Дружбы народов» (№7, 2024) опубликован ещё более свежий роман Андрея Волоса под названием «Персей». А если знать, что и в номере 1 «ДН» присутствует ещё и подборка рассказов Волоса, то мы понимаем, что застали автора на

 

ПИКЕ ПИСУЧЕСТИ

И портал, или не знаю — пусть будет сосуд этой самой писучести, как мы понимаем, сопоставив даты, был открыт похоже, что именно романом «Облака перемен». Текст, стало быть, успешный во всех смыслах. И в финал премии прошёл (хотя сам автор там бывал, если верить Википедии, четырежды), и скважину раскупорил, откуда буквенная нефть — прямо фонтаном бьёт. То есть, не ТРИЗ (трудноизвлекаемые запасы, если с нефтегазового на русский переводить), с которыми надо химичить всякими реагентами и ловить капельки. Нет, тут уж — скважина ого-го открылась.

Я, зайцы мои, не случайно в нефтегазовых терминах заговорил. Дело в том, что Андрей Волос — профессиональный нефтяник. Притом с очень необычной судьбой. Возможно, он — единственный в мире человек, который забросил нефть и профессионально занялся писательством. Нефтяники — отличные ребята и прекрасные люди, среди них много интеллектуалов, а женщины добытчиков чёрного золота — красивы и стройны. Я бывал на вечеринках нефтяников, однажды, в Тюмени, даже развлекался в их компании на концерте Лепса.

И как можно было бросить это прекрасное занятие, променять изысканные коктейли вечеринок на водку с огурцом в компании литераторов? Конечно, я утрирую, друзья. Нефтяники, конечно, не только коктейли на вечеринках пьют, но и работают тяжело и кропотливо. Всё так. Но любой нормальный человек пошёл бы всё-таки в обратном направлении — из писателей в условный «Газпром», а не в обратную сторону.

Но чудеса в нашем мире, безусловно, случаются. Такой, казалось бы, регресс может быть объясним лишь одним: Андрею Волосу

 

ОЧЕНЬ СИЛЬНО БЫЛО, ЧТО СКАЗАТЬ

Действительно, первый его роман — «Хуррамабад» (2000) — был невероятно силён. Я его даже читал полтора раза. 0,5 раз — в журнале, отрывками. И один раз потом, в книжке. Страшненькая такая книжка про то, как русских выживали из Таджикистана. Жёсткая была книга, совершенно не политкорректная. Притом пережитая на собственной шкуре — ибо Андрей Волос родом из Душанбе. И там реально была жесть. Волос получил за «Хуррамабад» небывалую награду — Государственную премию РФ. Не все коллеги это поняли. Но, как по мне, так заслуженно. Вот попробуйте в сорок с небольшим лет про переселение народов написать панорамно. Это очень непростое ТЗ.

Тогда, в «нулевые» Волос меня заинтриговал. И я с ним пообщался. Журналисту это просто, на самом деле. Помню, встретились на «Курской». Я, памятуя «Хуррамабадскую» жесть ожидал увидеть если не маньяка, то психа. Но Волос оказался коренастым таким дядечкой, сурового вида. А разговаривать мы пошли в офис к каким-то дружественным Волосу нефтяникам. И о чём-то проговорили примерно час.

О чём — даже и не помню. Журналистом я тогда был непростительно робким. Ещё не очень знал, как раскрывать людей. Это сейчас уже умеешь подбирать к людям ключик и расщёлкивать их скорлупу, как орех макадамию. А тогда я Волоса так и не раскрыл. И он сам не стремился приподнять створки. Так вещью в себе и остался. А самый главный вопрос я так и не задал — как получилось бросить нефтедобычу и пойти в писатели? Теперь жалею, что не спросил.

Последнее, что я у Волоса читал, был роман «Возвращение в Панджруд» (РЕШ, 2013). Неплохая книга, с густым таким восточным колоритом и погружением в Средневековье, про поэта Рудаки. Правда, с какой-то странной, размазанной концовкой. Но по степени воздействия — не «Хуррамабад». Тот тревожил и, скажем так, не по-детски штырил. А тут — ну, кончилось и ладушки. Как-то так...

С тех пор у Волоса вышло ещё, если не ошибаюсь, шесть романов и одна внежанровая книга «Мешалда. Сборник семейных рецептов». Правда, выходило это уже не у Шубиной, а всё больше в «Дружбе народов». «Мешалда...» датирована 2021 годом. После неё у писателя возникла двухлетняя пауза. После которых, как мы уже говорили, появились «Облака перемен», и пробурилась творческая скважина.

Но рецензия у нас не резиновая, зайцы мои, так что давайте-ка

 

ПОСМОТРИМ, ЧТО ВНУТРИ

Открывается роман прологом, а в нём, друзья, похороны. Да, сразу так, с порога. Хоронят — я с начала даже и не понял, кого. Но потом более-менее, устаканилось понимание. Короче, у главгера, писателя Сергея, есть хорошая подруга Марина, а у той — дочка, а у той — жених. И вот он в гробу.

Странно тут то, что удивительно мало эмоций в героях. Никто не убит горем. Похороны и поминки проходят a la помер Максим, да и фиг с ним.

Есть один, не самый дорогой трюк, который используют авторы буквопродуктов (да та же Наталья Илишкина, со-шорт-листница Волоса), когда берётся из кульминации текста самый душераздирающий и волнующий момент — и вляпывается в самое начало, чтобы немудрящим клиффхангером привлечь читателей.

Но этот странный пролог — не есть блуждающий клиффхангер, поскольку страсти и интриги в нём — ну, чуть выше нулевого порога. Странно, да.

А потом начинается собственно основная история. Лиргерой — вроде бы тот же, что и в прологе — завязывает отношения с кафедральной работницей по имени Лилиана. Вот её портрет:

«Невысокая и в целом вполне соответствующая параметрам, провозглашаемым в женских журналах, Лилиана не жаловала короткие юбки, подозревая, вероятно (и если да, то с несомненным основанием), что в них она немного похожа на тумбочку».

Ага! Перед нами — любовная история, догадываемся мы. Нет.

Просто у девушки есть папа — старый советский, не особо известный, кинорежиссёр Василий Степанович Кондрашов. Снимал, в основном, на потребу дня — про комбайнёров да про производство. При знакомстве с дочкиным молодым человеком (лет сорока-плюс, как я понял), он разгадывает в том писателя и хочет продиктовать ему свои мемуары.

И начинает это делать. Примерно от начала XX века, от родословной. И долго так, обстоятельно — про дедушек, и бабушек.

Ага! — снова догадываемся мы: перед нами повествование о судьбах России, примерно так с шолоховским размахом. Что ж! Для «Большой книги» — самое, в принципе, оно.

Но снова нет.

Ветеран кинематографического труда в своих мемориях с дедушек-бабушек довольно быстро перескакивает к особенностям кинематографического труда. Съемки в пустыне, к вечеру все валятся с ног от усталости, а гнида-артист — забухал, в запой ушёл. В общем-то, со знанием дела написано, даже увлекательно.

«И как столь же одурелые, измотанные актёры в восьмой или в четырнадцатый раз пытаются сыграть то, что требует от них Кондрашов… и как сам он стоит в белой панаме рядом с оператором, прижимая к груди сжатые кулаки, — и когда кажется, что дело наконец пошло, начинает приподниматься на цыпочки, будто сейчас взлетит; а когда всем становится ясно, что сцена снова завалена, злобно лупит себя кулаками по бёдрам и срывается на крик…»

И неужели, думаем мы, перед нами — повествование о человеке искусства, ремесленнике на потребу эпохи, ныне пребывающем на грани забвения? Что ж, это было бы неплохо. Философия творчества от бывалого человека — это хорошо.

Но снова нет, зайцы мои. Снова нет!

Перед нами снова всплывает лиргерой и давит из себя любовь. По капле, как Чехов раба. Без особой страсти и как-то не увлекательно. 

Плюс время от времени — описания природы, как то классики заповедали. Пейзажи — добротные, обстоятельные, насаженные на очень сложные синтаксические многосуставчатые конструкции. И их Волос выворачивает без косяков и ляпов, не заплутав. Даже, как мне показалось, немного бравируя умением. Ну, что ж — не зря Андрей Германович работает в Литинституте профессором на кафедре литературного мастерства. Огурцом, как говорится.

Можно было бы процитировать, но давайте экономить место, ведь рецензия не резиновая. Просто поверьте на слово — там всё в порядке. Подлежащее, сказуемое — для современных (и особливо молодых) литераторов умение непостижимое. Так что пусть бравирует профессор.

А Лев Валерьевич, читаючи, поймал себя на том, что текст начинает становиться снотворным. Ей-же-ей, почти до самой середины (окончания первой части журнальной публикации) было совсем не понятно — к чему это всё нам рассказывается? И при чём здесь похороны в прологе? Они-то как к этой истории вяжутся?

Вопросы, вопросы. Было, не скрою, впечатление, что автор просто кладёт в текст, как в корзину, всё, что взбредёт в творческую голову. Ну, и, в принципе, профессор и лауреат многих премий, ему можно. Я против этого ничего не имею. Лауреаты — те немногие счастливчики, у которых творческая свобода есть. Пиши, что хочешь, всё равно издадут. А может и наградят. Проблема в том, что многие (если не все) используют эту свободу в халтурных целях, хотя могли бы, я не знаю, грянуть иерихонской трубой. И вот я стал думать так.

Но снова нет. «Облака...» — всё-таки и не совсем лауреатское словоблудие.

Потому что к концу главы первой (всего три, плюс пролог и эпилог), повествование вдруг получает стрекалом в нежное место и дальше начинает

 

НЕСТИСЬ ВСКАЧЬ

Что же происходит? А вот что…

В конце первой главы (и первой части журнальной публикации) перед нами вдруг выныривает новый герой. Это некий беспризорник, по имени Саша Никаноров. У него какая-то катастрофическая ситуация в семье. К тому же Никаноров влюбляется в девчонку, которая подсела в Интернете на ролики «Синего кита». Это, если помните, была такая квази-секта, склоняла несовершеннолетних к суициду. 

Вот тут, зайцы мои, возникло странное ощущение. Знаете какое? Как будто не сам старина Волос это писал. А, казалось мне, дорвался до дедушкиного компа внучок, и давай шарашить по клавишам. Дедушка-то хитрые многосуставчатые описания природы буквально только что наворачивал. А тут у нас возникает примерно вот что:

«Мне-то пофиг, только уши ноют. Если б не уши, тогда бы вообще по барабану.

А так-то, конечно, пофиг. И всем пофиг. Я-то просто ляпнул, когда до белого каления довела. Все кругом такие спокойные: хрен качнёшь, как ни пляши, никто рта не откроет, клещами не вытянешь. Гы-гы да гы-гы, а чтобы толком сказать, так это лучше не здесь. И правда, нафиг нужно с Бахолдиной вязаться, потом не расхлебаешь, скоро ведь экзамены. (…)

Вообще-то Бахолдиной и самой пофиг, просто вид делает. Типа мне не пофиг, а потому и тебе не должно быть пофиг. А если будет так, что мне одной не пофиг, а тебе пофиг и всем другим пофиг, тогда вся движуха встанет.

Но движуха не потому, что кому-то не пофиг. Тому, кто за движуху отвечает, тоже пофиг, есть движуха или нет». 

Лауреатская проза, друзья. Такая лауреатская. Я не знал, что и думать. 

Но вы знаете, стало вдруг интересно. Несмотря даже на все «пофиги» и слэнг. Появилась «движуха», интрига. Беспризорник помогает одному из боссов «Синего кита» имитировать самоубийство для видео, входит в долю на донаты. А потом — затейливо, не палясь, расчётливо — убивает мерзавца.

И вот болеешь за этого беспризорника. Он реально симпатичен. Ну, по сравнению с предыдущим главгером — аморфным писателем. А в беспризорнике какой-то стержень есть. К тому же, в фактуре по «Синему киту» Волос (ну, или внучек) не «плавает», а вполне так использует и компьютерный слэнг и цитирует всякие субкультурные моменты достоверно. Возможно, что интересовался. Это плюс. Можно даже простить язык на грани чудовищности. В конце концов, это эксперимент большого мастера. Ну, не слэнговая же логорея им овладела, правильно?

И вот когда беспризорник убивает суицидного фальсификатора — наступает конец первой части. А раз так, то и мы давайте-ка

 

ПЕРЕВЕДЁМ ДУХ

И попробуем осознать — что же это было? Что-то странное, безусловно. Явленный нам в первой части кусок прозы отчётливо распадается на четыре неравнозначных элемента, где первый — это необъяснимые похороны, второй — про писателя с вялой любовной линией и описаниями природы, третий — стариковские мемуары, четвёртый — похождения беспризорника.

Притом эти элементы не равнозначны и по степени вызываемого интереса. Если оценивать по пятибалльной шкале, то похороны — отчетливый «ноль», история вялой любви писателя — где-то между полутора и двумя, стариковские мемуары — 3,5, а история беспризорника — так даже ближе к пяти.

Промежуточный вывод: Волос, может быть, увлекается такой техникой письма, когда на монитор выплёскивается примерно всё, что хочется, когда авторская мысль не заливается в чёткие формы, а течёт свободно и привольно, куда притечёт.

А значит, умозаключаем далее, автор либо предпримет попытку сшить воедино четыре этих куска. Возможно, выйдет даже изящно. А может и оставит как есть — четыре потока нарратива, понимай как знаешь. Я лауреат, я так вижу!

Что ж, открываем, трепеща,

 

ВТОРУЮ ЧАСТЬ

И ты-дыщ! С нами снова зануда-писатель. Он снова вяло шалит с Лилианой и конспектирует стариковские мемуары. С читателем опять происходит челюстеворот-light. Не то, чтобы написано плохо. Просто непонятно, к чему. Уже финал на горизонте, а ясности нет как нет. 

Но события, однако, приобретают некое течение. На горизонте семейства, приведённый подругой Лилианы, возникает альфонс. И Лилиана, забывая о писателе, начинает неровно дышать к этому самому залётному харизматичному выжиге. Возникает коллизия, знакомая нам по творчеству группы «Иванушки International»: «Он не любит тебя ни-ско-ле-чко, у него таких, сколько хо-очешь…»

Вот примерно то же самое, только лауреатским многосуставчатым языком написанное. Что же писатель? Вступает в бой за свою любовь? Нет. Он удаляется писать нетленку, и потные валы вдохновения завладевают им.

«Я писал необыкновенно быстро — по несколько десятков страниц в день.  Я не давал себе труда задумываться над тем, что именно выходит из-под моего, фигурально выражаясь, пера, — да у меня и не нашлось бы на это времени.

(…)

А теперь я барабанил по клавишам как цирковой заяц, марая страницу за страницей. Я вовсе не беспокоился о словах, как если бы ныне ничто не мешало им самим о себе позаботиться: мне-то какое дело, пусть мёртвые сами хоронят своих мертвецов.

(…)

Я знал, что ничто здесь не может быть совершенным: по большей части, конечно же, мусор, словесный хлам, из которого позже предстояло что-то сделать».

Перед нами, собственно, разгадка всего текста. Быстро, не задумываясь, потом «что-то сделать из мусора». Обнажение приёма, зайцы мои.

Но прокрустово ложе объёма поджимает, золотые мои. Поэтому давайте я вам расскажу о том, что дальше, буквально

 

В ДВУХ СЛОВАХ

Перед нами снова возникает беспризорник. Только повзрослевший лет на десять, из чего, погуглив про «Синий кит», гремевший в 2016 году, мы получаем, что действие разворачивается в 2026 году. Или позже. То есть, фактически киберпанк перед нами.

Ну, да ладно. Мальчуган вырос и стал — ты-дыщ! — аферистом на доверии. Он разыгрывает из себя юного олигарха, а доверчивые девочки из хороших семей — бяг-бяг на него крылышками. А он-то их, голубушек... Точнее, не их, а родителей. Предлагает на правах будущего зятя поиграть на бирже. Раз — приварок, два — доходец. Ставки растут! Доверчивые родители, все такие в жажде наживы, продают всю недвижимость, дают деньги зятю: «Ну-ка, вложи!» А того — поминай, как звали, и все три телефона не отвечают.

Дальнейшие похождения афериста-беспризорника описаны уже человеческим языком. И снова интересно! По накалу страстей, паранойе, напряжению — ну, за малым не Стивен Кинг в хорошей форме. И чувствуется, сам Волос всю эту прохиндиаду писал с удовольствием. И я бы снял шляпу, раскланялся, если бы не остальной текст.

Как вы уже догадались, беспризорник Александр и оказывается тем самым альфонсом, который уводит Лилиану у писателя. Пока лиргерой пишет роман, отплёвываясь от потных валов, аферист разоряет семью. Ветеран кинематографии умирает от инфаркта, хоронить его не на что. Однако вдова всё же выплачивает писателю гонорар, а тот, так и не сдавший рукопись, гонорар от разорённой вдовы принимает, и никаких очевидных терзаний не испытывает. Странная история. Но для любого писателя

 

ГОНОРАР – ЭТО СВЯТОЕ

Ну, а в самом финале лиргерой вдруг решает убить афериста. Тот опять возник на горизонте, уже в другой уважаемой семье. И вот писатель едет двухсотить гадёныша в Москва-сити. Но — ты-дыщ! — тот и сам выпадает с крыши небоскрёба. Всё правильно — его убил рояль в кустах. И выясняется, что этого-то Сашку-афериста в прологе и хоронят.

Короче, поросятки, объясняю, что это было. Писательство — процесс сложный. Пишущий человек, действительно, сидит, а из него льётся всякое. Спросите у любого, кто ваял крупные формы — очень много из написанного уходит в шлак. У кого-то и 70%. Этот шлак неминуем, но без него никак.

А лауреаты действуют по-другому. По-хорошему-то, стоило отскоблить от текста и писателя, и его дурацкую love-story, а линию афериста и оставить, и её рассказывать. Но автор, видимо, увидев, что текст уже перепрыгнул за 8 а. л., понял, что надо оформлять его в роман (а мы помним кейс Березина по прошлому обзору). Ну, и оформил. Со всем шлаком. Синдром лауреата с поджимающими сроками.

Скажем, не кривя душой, что вся эта возня с псевдо-убийством альфонса, гибнущего от рояля в кустах на крыше небоскрёба, напоминает дурной сериал с даже не-первой кнопки. Спасает только то, что альфонс — с характером, колоритный гадёныш.

Ну, а так — получилось, что получилось. И даже в шорт-лист попало. Ну, и ладно. Главное, что скважина творчества зафонтанировала. Надеюсь, что дальше творческая нефть стала погуще.

#новые_критики #андрей_волос #облака_перемен #дружба_народов #буквопродукт