Рыбное фэнтези, или Чемпионская проза Анастасии Носовой

(Анастасия Носова. Цирк. М., АСТ, Редакция Елены Шубиной. 2025)
Новогодние праздники, зайцы мои, это такое время, когда очерствевшая за прошлый год душа чуть, скажем так, расчерствевает. Хочется чуда, доброты какой-нибудь. Не всё ж злодействовать и угнетать бедных писателей пальцами (не пальцами угнетать, не подумайте, просто бывают же «певцы ртом», ну, и «писатели пальцами» — тоже такое же явление нашей действительности).
И я, записной злыдень, задумал небывалое. «Вот возьму, — решил я. — И похвалю очередной буквопродукт! И пусть, типа того, торжествует любовь, добро и трам-пам-пам!»
А взять для похвалы решил буквопродукт
В САМОЙ КРАСИВОЙ ОБЛОЖКЕ
Долго выбирать не пришлось. Итак, препарировать и восхвалять мы будем «роман-иллюзию» «Цирк» Анастасии Носовой. Итак, первая поварёшка елея — обложка просто прекрасна. По какому-то полю на тигре едет девушка, а за ея спиной развевается не то красный, не то багровый плащ. Художнице Елене Сергеевой — сразу же респект.
Эту обложку и то, что под ней, я принёс, помнится, с недавней ярмарки Non Fiction. Я там традиционно набрал несколько пакетов буквопродуктов. Притом, с шутками и прибаутками. «А это что у вас за порнография?» — спросишь так на стенде издательства, чья продукция неоднократно мною же и порицалась. А девушка на стенде сияет и говорит: «Не порнография, а абсурдизм!» «А где порнография?» «Да вот же!» «Омерзительная?» — поднимаю бровь. «Хуже и представить нельзя». «Давайте!» Вот так и помогали девушки на стендах тяжёлому труду критика.
И тут вдруг вспоминает Лев Валерьевич, что до стенда Редакции Елены Шубиной ещё не дошёл! Вот это, блин, оплошность! А места в пакетах с буквопродуктами уже и нет! Ладно, придумаем что-нибудь. Направился Лев Валерьевич к стенду Шубиной. И там его ожидало приключение.
В предыдущий-то раз я с самой Еленой Даниловной, неузнанный, балагурил. Она мне собственноручно даже сборник «Лицей 2024» продала. И вот с тем же игривым настроением подходит Лев Валерьевич к стенду, улыбка во всю металлокерамику. А за стендом двое — мальчик и девочка. У мальчика лысая голова и на ней какая-то пентаграмма вытатуирована, а девочка — миниатюрная, на Грету Тунберг похожа, причём в ажитации. И как они от меня шарахнулись. Мальчик на меня пялится, будто Вельзевула с Дженезис Пи-Орриджем в обнимку увидел. А девочка, как юная подкулачница комиссара продотряда, с нескрываемой ненавистью взглядом испепеляет.
«Про что буквопродукт?» — помнится, спросил я, тыкая пальцем как раз вот в сегодняшний предмет обозрения. А сам вижу, что у мальчика пентаграмма каплями пота покрылась. А девочка, как пишут писатели её стенда, выдавила из себя: «Про цирк!» И тут Лев Валерьевич вдруг догадался: узнали! Настигла-таки запоздалая слава!
Открытие приятное, если подумать. Много хорошего, получается, о себе узнал от сотрудников Елены Шубиной. Так, может, сделать им рождественский сюрприз? Взять, да и похвалить этот «Цирк»? Не плохое выискивать, а хорошее? Раз в году можно ведь? Тогда и у мальчика взмокшая пентаграмма, глядишь, просохнет, и девочка взглядом подобреет.
Решено! Итак, давайте
РАССМОТРИМ БУКВОПРОДУКТ ВНИМАТЕЛЬНО
Об авторе нам сообщают следующее:
«Анастасия Носова (р. 1998) — прозаик, выпускница магистратуры «Литературное мастерство» ВШЭ, чемпионка мира по фигурному катанию на роликах, работала в спектаклях «Антикварного цирка».
Любопытно, согласитесь? Пишущих чемпионов я ещё не встречал. Может, и правда, чемпионская проза поразит пусть не красотой, но бодростью духа, который в здоровом теле — здоров по определению. Кто решил, что шедевры прозы должны создавать хилые мужчины с пузичками и толстые девочки с комплексами? Посмотрим, как пишет чемпионка!
Подкупало ещё и то, что авторесса действительно работала в цирке. А, стало быть, знает всю изнанку, всю закулисную жизнь, покажет нам житейские драмы артистов. И тут-то злобный Лев Валерьевич капитулирует. Потому что, если автор реально знает ту среду, о которой пишет — тут только хвалить и остаётся. Наверняка в этой индустрии работают люди суровые и интересные. Я как-то останавливался в Питере в гостинице артистов цирка — знаю, что говорю.
Издательские аннотации я не читаю принципиально, поэтому её пропустил (зря, наверное). Сразу перешёл к откликам писателей. Первой пишет Майя Кучерская:
«Всем нам в детстве хотелось заглянуть за кулисы цирка. И хотя в книге Анастасии Носовой этот мир оказывается совсем не таким, как на арене…»
И прочее бла-бла-бла, которое можно в два счёта произвести, основываясь на одном только заголовке. А вот второй отклик насторожил. Принадлежит он уже разбиравшемуся нами полуторакратно Михаилу Турбину, финалисту «Большой книги», лауреату «Лицея». Внемлем:
«Настоящий талант — это проклятие.
Для человека одинокого он граничит с безумием и может утащить в темноту. Анастасия Носова написала прекрасный роман о том, что единственный способ превратить проклятие в силу — обрести настоящую семью. Ведь цирк, как известно, — дело семейное».
Простите, но с чего ув. Турбин взял, что «талант — это проклятие»? Да ещё и выделил в отдельный абзац. Насколько говорят мои скромные познания: талант — это всегда весело и искромётно. Моцарта хоть спросите — лёгок, весел. И про то, что талант в темноту утащит — тоже поспорил бы. Высиживание и излагание суконным языком премиальных нетленок — да, с безумием граничит.
Но, может, мы с Турбиным смотрели на что-то разное? Может, его «утаскивающее в темноту» — и есть подлинный талант, который, нам, охломонам, неведом? И там, за гранью безумия, и зарабатываются цацки? Я вдруг вспомнил потную пентаграмму… Может, так и есть? И прав Турбин?
Ладно, Лев Валерьевич, ты хвалить вообще-то буквопродукт собрался. Не начинай. Ладно. Не начинаю. Зачехляем меч сарказма в ножны доброжелательности и
СМОТРИМ ВНУТРЬ
Первая же глава переносит нас в декабрь 1993 года, в город Саратов — то есть, примерно в ту же пространственно-временную локацию, что и нашумевший недавно сериал «Комбинация».
Начинается как сиквел незабвенной «Мамы!!!» Анастасии Мироновой. Одинокая девочка ждёт в мёрзлом дворе — правильно! — маму. Параллельно мы погружаемся в отдающие кошмарами преисподней школьные будни девочки Оли. Например, узнаём о том, что мерзкий одноклассник Дима Дубко как-то швырнул Оле под ноги горсть мелочи, чтобы она купила себе приличную обувь. Девочка мелочь подобрала, несмотря на все возражения единственного друга — школьного изгоя Жорика.
«— Можно, если денег на обед не дают, — огрызнулась Оля, пересчитывая монеты».
Ну, мало ли, зайцы мои, не исключаем, что скоро встретим прибитые гвоздями к полу игрушки. Практически так оно и оказывается. Но сначала мы
ВСТРЕЧАЕМ ПАПУ
А тот выписывает по двору непонятные синусоиды:
«По дворовым дорожкам, переваливаясь через сугробы и застревая в них, карабкался папа. Он поскользнулся на дорожке у подъезда, попытался что-то неразборчиво Оле сказать, но замерзшая челюсть его не слушалась».
Вот представьте себе — что ж за дорожка такая, если вся в сугробах? Понимаем, что папа, похоже, угасился популярной в те годы палёной водкой. Отсюда падения, неразборчивость речи, замерзание челюсти. И девочка Оля относится к этому персонажу своей истории с отвращением и даже гадливостью.
Это, наверное, необъяснимо, потому что, как выясняется двумя страницами позже: «Водку никто в их семье не пил». Водку в Олиной семье меняют на крупу. На манную, да. У соседки, которая получает зарплату крупой. А Олин папа получает — водкой. Кем работает — непонятно.
Ладно, не придираемся. В то же десятилетие я знавал один детский журнал, в котором с сотрудниками расплачивались и вовсе самогоном, что породило много семейных драм. Именно семейную драму я и начал, чуть трепеща, ожидать. Посмотрим, как вывернется талантливая чемпионка.
Отчаявшись дождаться мамы, девочка поднимается домой. А там:
«Дома оказалось, что холодильник пустой. Оля принялась готовить сама. В шкафу нашла яблоко с потемневшим боком и грызла его прямо над кастрюлькой. Яблочное семечко упало в кипящую кашу, и вода зашипела».
Бедная Оля. Трудно готовить из пустоты. Впрочем, откуда-то взялась каша. Наверное, не из холодильника. Сокращала авторша и пересокращала. Не придирайся, Лев Валерьич!
Но дальше происходит фактически катастрофа:
«— Что ж ты делаешь, а?!
Мама схватилась за кастрюльку, вытряхнула из нее гречку в глубокую миску, выдернула из рук дочери ложку и стала скрести металлическое дно. Запах сделался прогорклым, будто почерневшим, дым в кухне загустел, сбился в грозовое облако, и мама забулькала что-то, зашептала, прямо как вода в кастрюльке».
Удивительно здесь что, зайцы мои? То, что крупа — гречневая, а не манная, выменянная на водку. Значит, в доме непьющего семейства с пустым холодильником, где-то всё же завалялись запасы съестного. Определённо, да, потому что внезапно появившаяся мама говорит проштрафившейся дочери:
«Иди лучше заново воду ставь, сейчас щи сварю!»
Отважная женщина! Кто бы ещё оставил наедине с печкой очевидно кулинарно не талантливую девочку? Но мама скрывается в комнате. «Наверное, ей надо было проверять тетради», — сообщают нам, и мы понимаем, что мама — учительница. А ещё понимаем, что в доме — наверняка стоит второй холодильник. Иначе откуда бы взяться ингредиентам для щей? Ай, да авторша! Ай, да чемпионка! Лихо подловила!
КУДА ТАМ ПЕЛЕВИНУ!
Но не успеваем мы толком прийти в восторг, как вдруг выясняется ещё одно решающее обстоятельство: девочка — прирождённый жонглёр! Не то, чтобы она долго и упорно тренировалась, нет (чемпионка пишет)! У неё всё само собой получается, да.
И вот сейчас побежавшая к тетрадкам мама забыла на полу пакет с яблоками и билетами в цирк. Девочка видит билеты в цирк, у неё загораются глаза: она ни разу не была в цирке. Но первым делом «жонгляж» — и девочка хватается за яблоки, давай жонглировать! В пылу, значит, внезапно нахлынувшего призвания. Но тут снова врывается мама:
«— Оля! Не играй с едой!»
Тут я не выдержал, зайцы мои, слёзы брызнули из глаз моих, а кофе изо рта. Я трясся и икал, выл и сморкался. А ведь я хотел это хвалить. Как недолговечны бывают наши добрые намерения.
В общем, девочка получает по башке и лишается билетов в цирк. Туда пойдёт брат-двойняшка и младший — детсадовец Артёмка. Обоих братьев героиня ненавидит до глубины души.
Вообще, с добрыми чувствами в буквопродукте не густо. Героиня ни к кому их просто не испытывает. Даже братское сердце — школьный пария Жорик и тот помазан чёрной краской:
«Жорик однажды показал, как папа научил его жонглировать тремя яблоками. Оля попробовала, и Жорик с какой-то злобой и отчаянием заметил, что ей учиться не надо, всё и так умеет».
Нет, чтобы порадоваться за подругу. А он — вишь ты, со «злобой и отчаянием».
Олю отправляют спать в убогий отсек за шкафом. И тут мы видим неожиданный не то оммаж, не то пролиз. Вот он:
«Оля сидела на кровати и листала «Денискины рассказы» Драгунского: она замерла, когда дошла до своей любимой страницы с рассказом «Девочка на шаре».
Видно, что авторесса — не так проста, кулуарно подкована. Очень тонкий комплимент сделала уважаемому в Редакции Елены Шубиной автору, финалисту «Большой книги», уже постоянному герою наших колонок Денису Драгунскому. Мы помним его невероятный рассказ из сборника «Тело» о том, как столичный повеса-мажор из элитной семьи спасал ногу простой уборщицы, бегал с этой ногой, ездил в такси, подключил все связи, чтобы пришить на место. И медицина совершила чудеса, да!
Но чушь такого градуса дозволена разве что мэтру и без-пяти-минут-лауреату, не простой чемпионке. Так я, наивный, надеялся. Но уже в следующей главе меня ждал
ОГЛУШИТЕЛЬНЫЙ УДАР
Итак, тот же декабрь 1993 года, Саратов. Центральный рынок. Там оказывается некто Огарев. У его сына — день рождения, поэтому Огареву нужна почему-то рыба. И вот рыбный прилавок:
«Огарев посмотрел на прилавок. Мойва. Мойва. Мойва. Рыбные головы».
Клюква! Клюква! Клюква! Вот что воскликну я. Вряд ли авторше, которая «р. 1998», видней, чем мне, бывшему в 1993 году году вполне себе сознательным студентом. Даже не первокурсником. В 1993 году на прилавках уже было примерно всё — и разные сорта сыра, и колбасы, и сигареты. Всё. Не было только денег на их покупку. Но авторша рассказывает нам сказки про два кусочека колбаски. Простите.
И вот Огарев набрал рыбных голов, но ему-то надо ещё и тортик, и конфеты. Он идёт к конфетному прилавку, а там из конфет только «ирис-кис-кисы». Объясните кто-нибудь этой авторше, что тогда были и «сникерсы», и «марсы», и «баунти». Считались за роскошь — это да. Но они не просто присутствовали на прилавках, их было просто завались.
Есть ещё роскошный эпизод, как Оля с мамой волокут откуда-то тяжёлые пакеты с картошкой, и вдруг на улице раздаются выстрелы. Спасаются мать с дочерью в ещё одном овощном магазине.
«В овощном она (мама. — Л.Р.) бросила пакеты на пол и под недовольным взглядом длинной очереди, решившей, что появился еще один претендент на недавний завоз розовых помидоров…»
Видно, что авторесса никогда не стояла в очередях. Чего очереди негодовать-то? В хвост всё равно встанут, никуда не денутся.
Но давайте посмотрим на то,
КАК ЭТО НАПИСАНО
А написано ужасающе. Язык повествования — натужно-деревянный, форматный, шубинский. Конечно, удивительно, откуда юной чемпионке досталось владение этим воляпюком.
Поскольку рецензия у нас — не резиновая, примеров будет немного.
Вот номер раз, для иллюстрации глубины словарного запаса:
«…он навис над ней и скалился, его тупое плоское лицо с таким оскалом казалось еще тупее и площе».
Сосчитайте, зайцы мои, однокоренные слова на единицу текста и поймите, насколько немного надо, чтобы вас похвалила за «красочность» Майя Кучерская, а сам Михаил Турбин припечатал «талантливой».
Второй пример:
«На перемене Жорик предпринял попытку слинять и предложил Оле сделать то же самое».
О, эта стилистически сверхъестественная смесь канцелярита и слэнга!
Но это были цветочки, зайцы мои. А теперь отставьте в сторону все напитки, чипсы, попкорн. Продышитесь. Сейчас будет удар. Готовы? Вот этот удар:
«Вена у виска вздувалась, выбившиеся из прически волосы поднимались и опадали, как парус у регаты».
О! Утрите кто-нибудь кровь с глаз моих! «Парус у регаты». У фрегаты, мазафака.
Да, золотые мои, это небрежение букварём нам впаривают как эталон стиля. Но давайте пропустим многочисленные ляпы, нелепости. Мы не можем позволить себе роскошь копаться во всей этой добыче, хотя она очень нажориста. Нам надо
УЖАСНУТЬСЯ САМОМУ ГЛАВНОМУ
Но прежде, чем я к нему перейду — вот вам информация для размышления. Авторесса, как то и надо бывалому человеку, вставляет профессиональную терминологию. Это непорицаемо. Но вот как это выглядит в исполнении авторши. Надеюсь, все напитки убраны, дети от мониторов отодвинуты. Поехали:
«Оля послушно повернулась лицом к этому волшебному ритуальному кругу, поставила ноги на писту…»
Я плачу, зайцы мои. Поставила ноги на… О, яду мне! Куда? Куда она поставила ноги?
Пришлось долго гуглить, прежде, чем обнаружилось, что «писта» это край манежного настила, приподнятый у барьера, чтобы лошади не колотили по нему копытами. И почему бы не объяснить как то более по-людски? А не заставлять уважаемых читателей хвататься за пуза и требовать яду?
Когда вдруг выяснилось, что жонглёра Огарёва преследует некая «темнота», дарующая ему паранормальные способности, я понял, что это — таки фэнтези. Но зачем гнать фэнтези человеку, работавшему в цирке, знающему всю подноготную?
Но тут выяснилось, что и в цирковой-то жизни авторша — не волочёт. Жонглёр вечно накурен и галлюцинирует. В пустом цирке он отводит девочку Олю сразу к тиграм — а что мелочиться, открывает вольер. Я не могу, зайцы, я рыдаю. Нет, тигр девочкой не прельстился, а стал, как и положено, жрать тухлую курицу. А тут возник ещё и (в пустом цирке, да) рабочий сцены, заодно и ветеринар, и стал делать тигру укол.
Простите, но я понял, что авторесса
ЗНАЕТ О ЦИРКЕ ЕЩЁ МЕНЬШЕ МОЕГО
Но это ещё не всё, зайцы. Самый шок у нас впереди. Этот буквопродукт писан не женщиной. С чего я это взял? А смотрите:
«Лена (мама. — Л.Р.) сморщилась — заранее, даже не прикоснувшись к дочери, она учуяла запах рыбы, а затем — запахи опилок и диких животных».
Извините, но женщина никогда бы не написала про то, что от положительной героини пахнет рыбой. Почему? Если вы этого не понимаете, то вам меньше 18 лет, и что вы делаете на этой страничке, я не знаю. Просто женщина так написать не может. Потому что это — оскорбление.
А кто же это тогда написал? Смотрим в раздел «Благодарности». Не Кучерская и не Степнова — наставницы в ВШЭ. Они — женщины. Их отметаем.
А вот Михаил Турбин, так же упоминаемый в этом разделе — определённо попадает под подозрение. Действительно, по суконному стилю, бредовости событий, галлюциногенной марихуане и прочим приметам «Цирк» напоминает турбинскую нетленку «Выше ноги от земли».
Но зачем понадобился этот цирк с конями? Да очень просто — спорт у высокого начальства в тренде. Если предоставить начальству пишущую чемпионку, то профит может оказаться просто нескончаемым.
На этом закономерном подозрении я, зайцы мои, прекратил чтение буквопродукта «Цирк». Мне глубоко плевать, что там дальше случится с девочкой Олей и пожрёт ли Огарёва «темнота».
Год только начался, а худшая книга уже определилась. А ведь хотел похвалить.
До встречи через неделю, зайцы. Будет весело.