Трезвые бомжи и покладистые куколды Анны Лужбиной

(Анна Лужбина. Юркие люди. М., АСТ, Редакция Елены Шубиной. 2023)

Бывают, как мы с вами знаем, книги тяжёлой судьбы. Вот, например, проехался в давние годы некий дядечка из Петербурга в Москву и написал об этом. Так его тут же в третьем направлении сослали — в дальнюю Сибирь. А другой дядечка написал роман про дьявола в Москве и четверть века после смерти автора издавать его роман просто боялись.

Да много таких примеров. Которые говорят нам — о чём бы? Ну, хотя бы о том, что настоящая, остающаяся в вечности, литература неизменно встречает на своём пути сопротивление. Собственно, без такого резистанса книга на эквилибре вечности и не весит ничего.

А есть буквопродукция, которая вылупливается на свет с золотой (ну, или с серебряной) ложкой в питающем отверстии. Никто не знает ни автора, ни того, что он понаписал, а его — гляди-ка! — уже на премии выдвигают, да и дают, дают! Простецы могут подумать, что перед ними нерестилище гениев. Но ваш покорный Лев Валерьевич старается этих свежевылупленных светочей словесности читать и вам потом рассказывать. И открываются картины маслом одна другой дурнее — то престарелая ахинея про бараки, то словесный понос нарцисса, а то и вообще — закрадывается подозрение, что натягивает маску дебютанта престарелый иноагент.

Вот и сегодня перед нами продукт с ложкой из драгметалла в цацкозасасывающем отсеке. Авторша сего буквотворения Анна Лужбина — выпускница Creative Writing School (я почему-то не сильно удивлён). Где-то там она, очевидно смогла заполучить с дюжину попутных боллитровских метеоризмов в юные паруса, и карьера полетела в гору — публикации в журналах-«толстяках», в эстетском глянце, финал премии «Лицей» и под занавес — номинация на «Большую книгу». Правда, обошлось лонг-листом. Ну, и дальнейшие афтершоки — рецензии в тех же «толстяках», а где-то в Сибири, я слышал, научные конференции проводятся по творчеству нашей сегодняшней героини.

А теперь —

 

САМОЕ УДИВИТЕЛЬНОЕ

От нас эта авторесса каким-то образом всё это время ускользала. И чуть было не ускользнула — юркая, как заглавие своего продукта. Особого интереса к релизу ваш покорный не питал, подозревая в нём форматный премиальный суповой набор. Но так сошлись звёзды, таков произвол фортуны — руки дошли.

Что касается названия — «Юркие люди». Напрасно вы полагаете, что тут речь пойдёт об аферистах или хотя бы о выпускниках Липок и CWS. Ничуть не бывало. В общем-то, все герои рассказов Лужбиной (а перед нами сборник рассказов) в чём-то юродивые. Прекраснодушные, блаженные, доверчивые. Одна героиня — лже-поэтесса — бомжует в Москве в компании кадки с лимонным деревом. Только так, таков её невинный каприз.

«Из дома ничего не взяла, кроме лимонного дерева: все остальное казалось ненужным. Эмилия ходила с деревом по Москве, ночевала с ним где получится. Иногда спала в парке на лавочке, а горшок ставила в изголовье. Бутончики лимонного дерева так и не раскрылись, увяли закрытыми».

Как мило, согласитесь? В другом рассказе ещё одна героиня проводит досуг, валяясь в сугробе с конём (не подумайте плохого). Ещё в третьем — трогательный непьющий бомж встречает любовь всей жизни благодаря клочку газетного объявления.

И тэ дэ, и тэ пэ. Где-то герои — на грани слабоумия, где-то — уже за. Лужбина к ним милосердна. Ни с кем из них, в общем-то, не случается ничего плохого, никаких трагедий, даже драм, даже самых захудалых конфликтов.

Временами какие-то смутные предвестия столкновений характеров и приключений таки проносятся. Например, в рассказе «Зона покоя Укок» моя надежда на хоть какую-нибудь сюжетную прозу было встрепенулась. Ну, судите сами. Некий дембель-контрактник по прозвищу Олень уходит из армии (а служил он в горах Кавказа). Товарищи его напутствуют:

«Смотри не кокни никого в своем Укоке. На юге тебе можно все, а на севере ничего нельзя, ема, вот всегда и возвращаются. Здесь тебе все можно, слышишь? Если вернешься — все будет можно».

То есть, такой вот киллер рвётся на гражданку. У него есть нож, который беспрепятственно пропускает таможня:

«Даже погранцы в Моздоке не отбирают всего до конца. Знают: без оружия — как без зубов».

Напоследок light-ужастик военной службы:

«На выходе из штаба-сарая сидит трубач, обнимает свою трубу, как женщину. Вытянул ноги, на сапогах — килограмм глины, говна, грязи. Трубач — пьяница, а еще вор: ворует спирт, и никто его ни разу не поймал, хотя всех остальных ловили. Олень часто разговаривает с трубачом, ведь раз человек ворует, то, скорее всего, не стучит».

Так-то, храбрецы! У самого штаба, с килограммом нечистот на сапогах собирается согрешить с музыкальным инструментом пьяный солдат, который ни разу не попался на воровстве. Кстати, логика совершенно ущербная. По-хорошему, если этому алкашу всё сходит с рук, то он-то как раз и стучит. Хотя, как пишут на задней стороне обложки, авторша по профессии — психолог, ей, конечно, виднее.

Но я-то предвкушал, что герой-киллер не зря взял с собой нож. Уж по заветам Чехова про ружьё на стене, и этот тесак должен был пойти в ход. Щаз... Герой умудряется добраться до Горного Алтая, не ввязавшись ни в одно приключение, ни с кем не повздорив, ни за кем не погнавшись, и ни от кого не убегая. В финале он затыкает башкой некую дыру в мироздании. И всё на этом.

То есть, стоит понимать так, что перед нами

 

ПРИНЦИПИАЛЬНАЯ БЕСКОНФЛИКТНОСТЬ

Непьющие бомжи в рассказе «Зимовка» живут в люке, крышка которого всегда открыта:

«Канализационный люк Егорыч не задвигает – боится, что не сможет открыть».

Про ночующую где попало поэтессу с кадкой я уже говорил.

В рассказе «Маленькая страна» девочку похищают преступники, а та наивно считает их Наташей Королёвой и «дядей Тарзаном». Казалось бы, дай такой сюжет обыкновенному автору, тот выстрелит коктейлем из страха, тревожного ожидания, шокирующих открытий. Только на одних психологических полутонах можно разыграть такой хорошо темперированный клавир, так зацепить читателя!.. Но о чём вы? Это, видимо, в авторшину задачу не входит. К тому же, не забывайте — она психологиня, ей виднее. Поэтому похищенный ребёнок фальшиво поёт вместе с похитителями песню «Маленькая страна». Потом происходит встреча с родителями, те приволокли выкуп, а ещё деда с топором и на всякий случай маленького братика (которого доверили отопоренному деду). И ничего не происходит.

В одном глянцевом журнале, первым напечатавшем этот рассказ, авторшу назвали «талантливой». Чтобы никто не сомневался, да.

Некоторые надежды внушал рассказ «Дымок», который начинается со словесной перепалки. Наконец-то!

«…ко мне бежал сосед в красных резиновых сапогах. Он кричал что-то неясное, а когда приблизился — резко остановился. Его лицо испугало меня еще больше вопля».

Бежал, кричал, остановился и давай пугать лицом. Неужели хочет взять на гоп-стоп? Но не так всё просто, храбрецы!

«Сосед дал рассмотреть себя, а потом прохрипел, чтобы я платила за елки».

Тут поясню. Рассказчица — на коне. Конь обожрал ёлочные лапы по-над соседским забором. Сосед возмутился.

«Сосед обозвал меня чокнутой шлендрой и сказал, что я не могу обучать верховой езде, что у меня вялая шизофрения. Я хотела расспросить его о вялой шизофрении, но не успела. Он продолжил, что нужно отобрать мою конюшню и всех животных, даже крольчат, и собак, и куриц. Меня нужно увезти в дурку или в тюрьму, а может быть, — в зоопарк.

Я набрала воздуха и стала орать в ответ».

Казалось бы — вот оно! Но что такое из уст психолога «вялая шизофрения»? Новое слово в психиатрии? Можно ещё посмотреть на поведение героини. В начале перепалки она — как и большинство лужбинских героев — блаженно-юродивая, хочет расспросить о неведомом. Но уже в следующем абзаце — она уже начинает «орать в ответ». Если вы понимаете разницу между блаженной, но милой дурочкой и хабалкой — то вам тоже очевидно несоответствие в образе. Может, у неё множественные личности, как у Билли Миллигана какого-нибудь? Нет, что вы. Но авторша, повторюсь, — психолог, ей виднее.

И да — конфликт ровно на этом и заканчивается, происходит вялое полупримирение сторон. И ещё примерно 35 страниц не-пойми-каких, бледненьких страданий женщины-коневода.

Я, знаете, давно заметил, что бесконфликтность — признак графомании. Но обычно авторы её стесняются. Ну, а чем тут гордиться? Это же признак слабости! Ха! Не тут-то было. Лужбина бесконфликтностью своей прозы явно бравирует. Не умею, не хочу и не буду этого делать.

Конечно, бывает и конфеты без сахара, и котлеты без мяса, и безалкогольное пиво — но всё это товарец на любителя.

Плюс к тому в «Юрких людях» перед нами

 

ОТКРОВЕННАЯ ПАТОЧНОСТЬ

И сладкая слюнка, простите. Такое, конечно, тоже имеет право на жизнь. На портале Проза. ру такого чтива — вагон и маленькая тележка, друг другу авторы-миротворцы пишут: «С теплом!» Но их не выдвигают на главную литературную премию страны.

Всё-таки, чтобы на неё претендовать, надо продемонстрировать какие-нибудь достижения. Правильно ведь? Но перед нами — откровенная вторичность. Блаженную юродивость в сочетании с паточностью мы видели — у последнего букеровского лауреата Саши Николаенко, например. Или у лауреата «Лицея»-2024 Анны Маркиной, которая взяла гран-при, умильно расписав сверкающую обоюдным идиотизмом коммуникацию маленькой девочки и пьяного дяденьки, которого бросила девушка.

Я, конечно, всегда догадывался, что какая-либо оригинальность премиальными жюри не ценится. Но, судя по всему, эксперты цацковручительных церемоний без ума от приторных сиропчиков и сладкой слюнки.

Но вот ещё момент — почему-то гигантская прорва умильных авторов Прозы. Ру всё ещё не мэтры и никого не интересуют, хотя и доброта зашкаливает, и сюси-пуси до пола. Возникает вопрос —

 

А В ЧЁМ ЖЕ ДЕЛО?

Попробуем догадаться. Ну, конечно, дело не только в буквенном «сиропчике». Есть и что-то ещё.

Ну, конечно, храбрецы мои. Ведь перед нами — буквопродукт от Шубиной. И в нём просто не может не быть определённой смысловой начинки с весьма понятным запашком.

Собственно, смысловая начинка появляется уже в первом же буквонаборе сборника. Называется он «Мотылек».

«Бабуничка говорила, что перед смертью люди понимают птичий язык», — этими словами открывается сборник.

Конечно, в слове «бабуничка» нет ничего плохого. Но за без малого десять страниц крупного шрифта это слово с авторским уменьшительно-ласкательным суффиксом умудряется навязнуть в зубах, как просроченная ириска.

Короче, «бабуничка» уходит из дома умирать. Но с ней живёт подросток Ефим, внук. Без опеки взрослых его сдадут в детдом. К тому же что-то начинают подозревать корыстные соседи. Но Ефим спасается:

«На следующий день после школы Ефим включил во всех комнатах свет и оделся в бабуничкину одежду. Завязал тот самый платок, с которым учился летать, надел юбку в пол и вязаную кофту с заштопанными на рукавах дырочками».

Злые соседи посрамлены, мальчуган дорастает до нужного возраста, а ЛГБТ (движение признано в РФ экстремистским), по всей видимости, выручает из проблемных ситуаций.

Второй рассказ «Два утра» — тоже со смысловой нагрузкой. Дело происходит в 2006 году на Черкизовском рынке — известной помойке. Кто бывал — не даст соврать. Рассказчица — маленькая девочка. Черкизон — весь её микрокосм. Но глазами повествовательницы омерзительный базар — подобие рая, свой особый мир.

Например, её друг «живет во вьетнамском квартале на улице с колготками, но говорит, что на самом деле кровь у него корейская, как острая морковь из столовой».

Дети выпускают рукописную газету «Черкизовская правда» — наполовину по-китайски. Девочка дружит со старым японцем, который склеивает вазы из осколков. В общем-то, перед нами — очевидная попытка авторши создать свой мир. Казалось бы, ничего плохого. Хотя, судя по фрагментам про армию, она склонна домысливать и, возможно, о жизни рынка имеет примерно столько же понятия, сколько и о воинской службе. Но примем на веру.

Итак, перед нами — живописная авторская вселенная, по-своему, причудливый мир. И в нем — внимание! —

 

ОБИТАЕТ ЗЛО

Вот как оно выглядит:

«Мне не нравятся голубые глаза, мне хочется такие, как у всех хороших людей. Большие и светлые глаза здесь чаще всего у плохих. Плохие — это таможенники (кроты), охранники (кабаны), сборщики денег (крысы). О них я не напишу ни строчки, потому что писать надо о тех, кого любишь».

Собственно, в этом прихотливом ориентальном мире плохишами являются — кто? Такие вот люди с голубыми глазами. Они в итоге побеждают. Черкизон закрывается. Горе-печаль.

«Больше всего я хочу вернуться, но я боюсь прийти на базар. Ночью я вижу, как он сворачивается в клубок и плачет. Кабаны, крысы, кроты гонят его в сторону, и базар прячется в темном лесу».

Чудовищно, храбрецы мои! Зло одержало победу над добром и разрушило сказку детства.

Примечателен рассказ «Мапа Рома». Он рассказывает о буднях повара, от которого ушла жена:

«Ира ушла, но в последнее время у нее было так много работы и командировок, что вернее сказать — не вернулась. После развода договорились, что папа и мама равны, а детский сад уже рядом с папой. У мамы поэтому с Егоркой будут выходные (все, коме первых в месяце), а у папы — будни».

Рома честно и безропотно возится с ребёнком, отводит его в садик, падает от усталости — всё, как надо. Ну, ладно, бывает. Но тут добавляется ещё одно обстоятельство — ребёнок не Ромин. Его биологический отец — некое «патлатое чмо». Но это знание не отменяет всех забот.

Рассказ плох просто чудовищно. И не столько из-за смены гендерной роли — в жизни всё бывает. Такое, я уверен, в том числе. Не в этом дело.

А в том, что образ Ромы — плоский, ходульный. Без глубины, без переживаний, рефлексий, фрустраций. Хотя, казалось бы, психологу с дипломом и практикой должно быть интересно покопаться в мыслях и мотивах этого несчастного чадолюбивого куколда. Но нет, нет! Не интересно. Не стоит такой задачи. Перед нами — что? Видимо, агитка. В общем-то, призыв к мамам бросать детей на мужиков. Можно и на чужих. Ну, ладно. Даже пусть призвала. Но надо разобрать плюсы, минусы, подводные камни, риски — а они есть. Но тут — без анализа, сказочка. Да и ребёнок без мамы — по тексту не особо парится. А потом какая-нибудь доверчивая читательница Лужбину начитается — да и сбежит от мужа с детьми. А это — уже тлетворно, согласитесь?

Закругляемся, храбрецы. Рецензия не резиновая. А нам надо ещё понять

 

КОЕ-ЧТО ВАЖНОЕ

А поймём мы это важное в одном из последних рассказов — «Секрет про тот свет». В чём тут интрига? К вдове приходит во сне погибший муж. И не только к ней.

«Рыжая удивляется. К ней муж всегда приходит ночь через ночь, в одно и то же время. Одет привычно, но не как на войну, как на парад: фуражка цвета морской волны, блестящие сапоги, на кителе сверкают ордена — победил то есть».

Потом выясняется, что мужчин вообще вдруг не осталось. Все погибли. О конце войны объявляет «президентша», а за порядком следят «полицейки».

И финальный крик души. Адресат — муж, которого призывают уже с того света переродиться в белку (не спрашивайте):

«— Сволочь ты, — Софа чешет глаза. — И те, кто призывает тебя, — сволочи!»

Ради этого, чувствуется, и городился огород.

У меня возникает вопрос: а кто вообще номинировал на «Большую книгу» вот это? Зачем? Дело даже не в том, кто как относится к войне. Но зачем гадить в души читательницам, кто-то из которых наверняка ждёт мужа или сына с войны? Какие-то вещи в определённые времена писать просто неприлично. А вдвойне неприлично писать об этом сикось-накось.

На что, спрашивается, надеются все эти юркие молодые авторы, которые со своими фигами пролезли в лауреатики и подлауреатыши? Что всё будет, как раньше? Что можно изгаляться согласно повесточке и получать за это цацки? Ведь времена, вроде бы, меняются. И куда денутся подлауреатыши с бегающими глазёнками? Уйдут в подполье? Да сейчас.

Никуда они не уйдут. Будут чваниться своими цацками, и строить из себя великих писателей. Потому что кто их проверит? Кто ткнёт носопырками в собственноручно наделанное? Будут восседать в президиумах, делать карьеры. Кто-то, может, и переобуется, как какой-нибудь жирной премией запахнет. А увидит кого талантливого — так придушит всем своим влиянием.

До новых встреч.

#новые_критики #анна_лужбина #юркие_люди #аст #реш #буквопродукт